Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло

Относительную самостоятельность сохранила тогда лишь боярская Новгородская республика – «господин Великий Новгород». Почти за полвека до нашествия Батыя Новгородская земля заключила первый торговый договор с немецкими городами и островом Готланд – так закладывались основы будущего Ганзейского союза, Ганзы.

Староготским словом «Ганза», означающим «толпа, союз», были названы торговые товарищества немецких купцов, объединившихся для взаимной помощи и защиты их торговли за границей. Полностью Ганзейский союз оформился значительно позднее – в 1367 году на съезде в Кёльне, но уже в XII веке он активно торговал с Русью. Проходивший по территории Киевской Руси путь «из варяг в греки» терял своё международное значение, однако сама торговля Европы с Русью и русским Севером не прекращалась, и главную роль здесь играл Ганзейский союз. В Европу шли пенька, смола, мёд, воск, меха. Из Европы – сукна, товары ремесленников. Из Скандинавии везли сельдь и треску.

Ганзейская торговля опиралась на три основные базы – две крайние и одну серединную, передаточную. Передаточной базой был немецкий Любек, расположенный у подножия Ютландского полуострова, на скрещении путей с Запада на Восток и обратно. Крайней западной складочной базой был фландрский город Брюгге, а крайней восточной – Новгород.

Во времена Киевской Руси Новгород на реке Волхов удобно стоял на пути «из варяг в греки», особым образом из других крупных русских городов не выделяясь. Нашествие Батыя и ордынское иго обошли земли Новгорода стороной, общий строй жизни там сохранился. И благодаря этому Новгород сохранил своё европейское значение, был районом почти поголовной грамотности и развитой культуры. В средневековом Новгороде мужчина и женщина пользовались равными правами. Если бы не ордынский Потоп, так бы было на всей Русской земле!

Центральные, северо-восточные и южные русские области подпали под власть Степи и деградировали. Казалось бы, общерусское значение Новгорода должно было неизмеримо возрасти, на Новгород должны были возлагаться надежды и упования, а Новгород должен был, с достоинством ощущая новую высокую общенациональную ответственность, принимать её на себя.

Увы, ничего такого не произошло, и даже в новых исключительных условиях системный русский центр на Русский Север – в Новгород, перемещаться не стал.

Почему?

С одной стороны, это объяснялось чистой географией… Это Пётр мог силой своей монаршей воли и в силу исторической необходимости перенести сложившийся за почти четыреста лет политический и экономический центр из древней «белокаменной» Москвы в новый «град Петров».

Но шаг Петра был оправдан во всех отношениях, начиная с системного и «знакового» его смысла. Новому государству, входящему в Европу сразу на равных, нужна была и новая столица, не отягощённая ни старыми традициями, ни старой знатью. Необходимо было также надёжно обеспечить контроль над возвращёнными России издревле новгородскими землями, отторгнутыми шведами. Надо было обеспечить и их защиту. Наконец, создание новой столицы расширяло географические границы реформ, связывая через Санкт-Петербург центральные районы страны с северными, с Архангельском и Беломорьем, с теми же Новгородом и Псковом.

Ничего подобного нельзя сказать о возможной общерусской роли Новгорода. Её не было даже в потенции – даже в лучшие времена Новгорода. Более того, Новгород, хотя формально из него и произошла русская государственность, всегда был локальным явлением русской жизни. Да, наравне с Киевом он был вторым торговым и культурным центром Киевской Руси, однако идейным центром, равноценным Киеву, он не был и быть не мог.

Это очень плохо понимается, а особенно сегодня, когда либеральные «историки» очарованы «скромным обаянием» новгородской средневековой «республиканской» «буржуазии», однако нельзя сказать, что локальность и отличность Новгорода от Киева не понимал в России никто и никогда. Так, уже упоминавшийся ранее исследователь русских былин В.И. Калугин точно подмечал, что хотя возникновение Новгородского цикла былин хронологически почти совпадает с возникновением и развитием Киевского цикла, «…они абсолютно разные, выразили разные идеалы личности героя, социальных отношений…».

Об этом же писала и другой исследователь – Т.А. Новичкова: «Новгород – это острые внутригородские конфликты (“Хотен Блудович”), столкновение идеалов мифологии, язычества и культа торговли (“Садко”), ставка на собственную смелость и силу, олицетворение насмешки над христианскими святынями (“Василий Буслаев”)…».