Сергей Кремлев - Русские распутья, или Что быть могло, но стать не возмогло

В некотором отношении Америка не имеет собственной естественной истории – почти с самого начала историю ей создавали могучие внешние силы, создавали с дальним прицелом. И для этой, во многих чертах сконструированной , истории нужны были опорные легендарные точки. Одной из них и была якобы «эпопея» «Мэйфлауэра» с принятием на его борту «отцами-пилигримами» устава самоуправляющейся общины.

Приток английских пуритан за океан нарастал – в 1630 году на берегу Массачусетского залива было образовано шесть поселений, в том числе – Бостон. Однако на будущие Соединённые Штаты работала и голландская Вест-Индская компания, основавшая в Америке колонию Новая Голландия и закрепившая за собой остров Манхэттен – основу будущего уже англосаксонского Нью-Йорка.

Казалось бы, всё это было так далеко от Москвы Алексея «Тишайшего» и её проблем… Однако движение алексеевской России на восток – к азиатским берегам Тихого океана, вело её в перспективе и к северо-западным американским берегам Тихого океана, к Русской Америке, где должны были столкнуться интересы России и Запада.

Впрочем, это было уже в следующем – петровско-екатерининском XVIII веке, а пока что на дворе властвовал XVII век.

К началу 70-х годов XVII века новое положение России – как внешнее, так и внутреннее, было хорошо видно из состава высших органов государственного управления – семидесяти приказов, которые или были образованы, или развились в период царствования Алексея Михайловича. Так, в Москве с 60-х годов кроме старых приказов типа приказа Костромской четверти, ведавших старыми регионами, появились новые отдельные приказы: Великого княжества Литовского; княжества Смоленска; Лифляндских дел, Малой России, Калмыцких дел… Все они ведали землями, вновь вошедшими в состав России… Активно работал при этом и Посольский приказ.

Обороной ведали Бронный, Пушкарский, Разрядный, Ствольный, Стрелецкий, Казачий приказы, а также приказы Сбора ратных людей и Сбора стрелецкого хлеба… Кроме того приказ Великой России управлял территорией рубежных «слободских» полков Слободской Украины – Сумского, Харьковского и др.

Отдельные Иноземский и Панский приказы ведали иностранцами на русской службе…

Работали Аптекарский, Верхней типографии, Житный, Каменных дел, Монастырский, Полоняничный (для выкупа пленных), Серебряный, Счётный, Сыскной, Холопьего суда, Челобитный и т. д. приказы…

И, всё же, всего этого было мало – катастрофически мало. Эпоха и внешний мир бросали России новые вызовы, а многие в России – да что там «многие», абсолютное большинство, – этого не видели. Соответственно, назревал кризис, зрел потенциал очередной бифуркации.

Алексей Михайлович царствовал с 1645 по 1676 год, то есть – тридцать один год. Это тридцатилетие русской истории тоже не очень-то взыскано вниманием исторической науки, хотя в те времена происходили важные процессы – как положительные, так и отрицательные.

И основная борьба разворачивалась не открыто – как это было в результате церковной реформы патриарха Никона, начатой в 1653 году и положившей начало расколу на «никониан» и «староверов».

Русский раскол – явление в социальном отношении неоднозначное, поскольку уклад жизни и мировоззрение раскольников были хорошей базой для экономических успехов раскольничьих общин. Позднее из среды раскольников вышел ряд известных фамилий русских купцов и промышленников.

Но как чисто духовное течение раскол не любопытен – борьба между никонианами, крестившимися троеперстно – «щепотью», и старообрядцами, крестившимися двуперстно, по большому счёту напоминала споры «тупоконечников» и «остроконечников» в Лилипутии Свифта, которые никак не могли договориться о том, с какого конца надо разбивать за завтраком варёное яйцо.

И никониане, и старообрядцы, хотя и в разной степени, были обскурантами и ксенофобами, то есть – врагами научного знания и познания, врагами европейской культуры. Их дискуссии не только мало, но и вовсе неинтересны для думающего историка. Можно лишь удивляться, что Ключевский написал о патриархе: «Из русских людей XVII в. я не знаю человека крупнее и своеобразнее Никона…» – Никон отнюдь не был русским Ришелье или Мазарини, его чисто государственное значение если и имело место, то – лишь в негативном плане. Но церковный раскол произошёл открыто и раскалывал не только «верхи», но и «низы».

А вот борьба в среде светской элиты между приверженцами сохранения старого строя вещей в светской и государственной жизни и новаторами шла не так открыто. Она была менее заметна уже потому, что происходила почти исключительно в «верхах». Зато её историческое значение для будущего России было неизмеримо бóльшим, чем досужие споры церковников и даже исходы старообрядцев в глухие медвежьи углы.