Сергей Кремлев - Ленин. Спаситель и создатель

Даже в дореволюционные годы Ленин и других призывал, и сам старался относиться к здоровью, как к «казённому» партийному имуществу, и тем более смотрел так на вопрос после Октября 1917 года, когда встал во главе страны.

29 августа 1921 года он пишет в Оргбюро ЦК РКП(б) характерную записку:

«Прошу обязать председателя Госплана тов. Кржижановского выехать с Красиным в Ригу , дабы там в санатории или на квартире частной пробыть 1 месяц для лечения и отдыха.

Я очень прошу провести это сегодня, ибо я убедился, по должности Председателя Совета Труда и Обороны, что председатель Госплана почти надорвался. Его ремонт необходим и неотложно необходим.

Без решения Оргбюро ничего не добиться» [1266].

Слово «ремонт» по отношению к человеку вполне показательно и характерно: Ленин и к себе, и к тем, кого уважал и кому доверял, относился уже не столько как к живому существу, сколько как к одушевлённому механизму государственного управления, который обязан работать безотказно и поэтому порой нуждается в ремонте.

Шло это не от бездушия, а, напротив, – от величия подлинно великой и подлинно человеколюбивой души, но души, крайне перегруженной работой – не душевной работой, а работой текущей государственной…

Ехать в отпуск Кржижановского обязали, а вот Ленина и обязывать было бесполезно. Человек строгой партийной дисциплины, в этом, и только в этом случае он любое подобное решение просто проигнорировал бы – ежедневный и ежечасный вал неотложных дел не позволял отвлекаться на «текущий ремонт» здоровья до тех пор, пока дело не доходило действительно до нехорошего.

Лишь 6 декабря 1921 года Ленин написал Горькому:

« Дорогой А. М.!

Очень извиняюсь, что пишу наскоро. Устал дьявольски. Бессонница. Еду лечиться …»

Секретаря ЦК Молотова он известил об отъезде так:

« Уезжаю сегодня.

Несмотря на уменьшение мной порции работы и увеличение порций отдыха за последние дни, бессонница чертовски усилилась. Боюсь, не смогу докладывать ни на партконференции, ни на съезде Советов …»

(В скобках сообщу читателю, что на XI партийную конференцию Ленин действительно не попал, зато на IX Всероссийском съезде Советов, проходившем с 23 по 28 декабря, выступал.)

На записке Покровского, спрашивающего – будет ли Ленин лично заслушивать доклад Наркомпроса на партконференции по высшим учебным заведениям? Владимир Ильич в тот же день 6 декабря пишет в ответ:

« Я не могу. Сегодня еду в отпуск по болезни. Поговорите с Молотовым …»

О том же письменно сказано и Миха Цхакая:

«… Очень жалею, что не могу побеседовать. Устал и болен. Уезжаю …» [1267]

И действительно 6 декабря Ленин уезжает в Горки – на целую неделю!

Но и там он, конечно же, работает – обдумывает статьи, знакомится с документами. И пишет – кроме прочего, из Горок личному секретарю Фотиевой 9 декабря 1921 года: «… надо проверить и ускорить отправку на лечение: Смилги – в Германию. Рудзутака – в санаторий …»

Того же 9 декабря он пишет и наркому здравоохранения Семашко – о необходимости « принять меры к лечению 1) Ивана Ивановича Радченко (Внешторг)… 2) Розовского (лучше всего за границу, в Германию) …»

Самому Ленину путь за границу теперь заказан – он даже на Генуэзскую конференцию не сможет поехать в 1922 году, хотя официально был назначен главой советской делегации и ехать в Геную собирался, о чем прямо говорил 6 марта 1922 года на заседании коммунистической фракции Всероссийского съезда металлистов.

С другой стороны, состояние его здоровья уже было нестабильным. Выступая 6 марта перед коммунистами-металлистами, Ленин признавался:

– Я надеюсь, что этому (поездке в Геную. – С.К .) не помешает моя болезнь, которая несколько месяцев не даёт мне возможности непосредственно участвовать в политических делах и вовсе не позволяет мне исполнять советскую должность (по Совнаркому. – С.К .), на которую я поставлен. Я имею основание рассчитывать, что через несколько недель смогу вернуться к своей непосредственной работе… [1268]

Ленин действительно с 17 января по 1 марта 1922 года жил вне Москвы – в подмосковном совхозе близ деревни Костино (к этому времени мы вернёмся позднее), однако лишь его скромностью (точнее – полным отсутствием склонности выпячивать себя) можно объяснить его заявление о том, что он уже «несколько месяцев» (собственно – менее двух) не занимается текущими делами. Он ими и в Костино занимался, всего лишь уменьшив интенсивность занятий и сообщаясь с коллегами записками и письмами…