Константин Воробьев - Убиты под Москвой

Ночь была глухой и пустынной. Сквозь белесую пелену туч звезды просачивались желтыми маслеными пятнами, а по земле синим томленым чадом стлался туман, и все окружающее казалось полуверным и расплывчатым. Курсант шел в двух шагах сзади с винтовкой на правом плече и с автоматом на левом, и, оглядываясь, Алексей каждый раз встречал его радостно-смущенные глаза. Он был из третьего взвода. Фамилию его Алексей не помнил, а спрашивать не хотелось. Не хотелось ничего: ни думать, ни разговаривать, ни жить, и все свое тело Алексей ощущал как что-то постороннее и ненужное. Он был пуст, ко всему глух и невосприимчив, и он не мог прибавить или убавить шаг - ноги двигались самостоятельно, без всякого его усилия и воли. Где-то далеко справа размеренно работали тяжелые орудия. Сначала слышалось обрывистое "дон-дон", а через десять шагов впереди на краю света ворчали взрывы, и Алексей невольно забирал влево, на север. - Так и дурак кашу съест, была бы ложка, - сказал раздумчиво курсант, прислушиваясь. Алексей промолчал. - Воюют-то они чем, - подождав, снова начал курсант, - минометами, пикировщиками да танками? - Это ты кому следует скажешь, чем они воюют... А как мы с тобой воевали нынче... тоже доложишь! - озлобленно проговорил Алексей, не оборачиваясь. - Нынче никто из нас не воевал, товарищ лейтенант! - угрюмо сообщил курсант. - И докладывать мне некому и нечего. Я весь день пролежал один в воронке... - Один? А я где был? - парализованно остановился Алексей. - Не знаю. Мало ли... Там кто-то все время стрелял из пистолета по "юнкерсам". Кажется, сбил одного... Может, это вы были? - Вот гад! - изумленно, самому себе сказал Алексей. - Рота погибла, а он... Вот же гад. - Да кому это нужно, чтоб мы тоже там погибли? - так же изумленно, шепотом спросил курсант. - Немцам? - Ты знаешь, о чем я говорю! - Может, и знаю. Об НКВД, наверно? - Вот-вот. И о своей и твоей совести... - Ну, моя совесть чиста! - сказал курсант. - Я вчера ночью честно, один на один, троих подсадил, как миленьких... А из НКВД с нами никого не было. Ни вчера, ни нынче. Так что нечего... Он обиженно замолчал и пошел рядом, но через минуту спросил почти весело: - А вы как... многих вчера, товарищ лейтенант? - Одного, - не сразу, устало сказал Алексей. - Худой, как скелет... Курсант удивленно и немного насмешливо посмотрел на него сбоку. - Щупали, что ли? - Документы проверял... Он офицер был, - солгал Алексей и рукавом отер лицо. - А я, дурак, и не подумал насчет трофеев! - сокрушенно сказал курсант. - Один вот только автомат прихватил... Они дважды присаживались в поле и молча курили перемешанную с песком и галетными крошками махорку курсанта, запрятав цигарки в рукава, потом опять шли на северо-восток, потому что орудия по-прежнему били справа. Когда посреди неожиданно обозначилась в полумгле бурая горбатина леса, курсант сцепил локоть Алексея и захлебно крикнул: - Немцы! Над самыми верхушками... Четверо!.. Было все сразу - волна горячего испуга ("Он сошел с ума!"), вид четырех гигантов, возвышавшихся над лесом тускло блестевшими касками ("Я тоже?") и голос капитана Рюмина: - Свои! Подходите! Лес был шагах в двадцати, и на бегу курсант не то смеялся, не то плакал и до боли сжимал локоть Алексея. Как только под ногами с морозным сухим треском стала ломаться рыжая заросль, Алексей догадался, что это всего-навсего подсолнечные будылья, и перестал противиться руке курсанта и сам закричал что-то слезно и призывно...

10

Это оказались те самые скирды, где четыре дня тому назад роту встретил майор в белом полушубке. Скирды узнали еще издали, с опушки леса, и Рюмин, шедший впереди, так и не понял - сам ли он замедлил шаг или же курсанты с Алексеем настигли его, и он очутился в середине и даже немного позади группы. Так, в тесной кучке, все шестеро и подошли к ним, и сразу же каждый почувствовал ту предельную усталость, когда тело начинает гудеть и дрожать и хочется единственного - упасть и не вставать больше. Остановившись, Рюмин удивленно и опасливо оглядел скирды, лес, светлеющее небо, потом перевел взгляд на Алексея и спросил его снова: - Все? Больше никого? Алексей ничего не ответил - это было сказано в десятый раз, - и тем же изнуренным и бесстрастным голосом Рюмин произнес: - Тогда обождем здесь. Курсанты один за другим молча нырнули в готовую дыру в западной стенке крайнего справа скирда, и, когда Алексей тоже наклонился над ямкой, Рюмин просительно тронул его за плечо и с отчаянным усилием сказал: - Не нужно туда! Сделаем сами... Они подошли к соседнему скирду, и Рюмин, захватив в горсть несколько травинок, понес их к себе, как букет, а потом стоял и с неестественно пристальным, почти тупым любопытством следил за тем, как легко и хватко Алексей вынимал из скирда круглые охапки слежавшегося клевера и тимофеевки. - Все. Давайте, товарищ капитан, - сказал Алексей. - Что? - непонимающе спросил Рюмин. - Заходите, а я свяжу затычку. Рюмин согнулся, но пролаз был низок, и он опустился на колени и локти и пополз в пахучую темень дыры под немым страдающим взглядом Алексея. И хотя влезть в дыру можно и нужно было иначе - задом, уперев руки в колени, Алексей зачем-то в точности повторил прием Рюмина. Он загородил затычкой вход и лег, стараясь не задеть капитана, и, затаясь, несколько минут ждал какого-то страшного разговора с Рюминым. Но Рюмин молчал, изредка сухо и громко сглатывая слюну. В недрах скирда шуршали и попискивали мыши, и пахло сокровенным, очень давним и полузабытым, и от всего этого томительно-больно замирало сердце, и в нем росла запуганно-тайная радость сознания, что можно еще заснуть.