В жизни русских славян встречаются те же бытовые явления, которые наблюдаются в жизни древних народов. Битвы нередко решались единоборчеством. Поединщики, случалось, боролись без оружия, схватывали друг друга руками и старались задушить противника или повалить, ударить об землю. Печенег вызывает на поединок русского: со стороны Азии выходит громадный печенег, со стороны Руси — Ян Усмоневец, человек обыкновенный, незначительностью своего вида возбуждает насмешки великана, но побеждает его. Редедя, князь касошский, вызывает на единоборство Мстислава Тмутороканского. Мстислав чувствует, что противник одолеет его, но, однако, русский князь побеждает азиатца, побеждает духовною силою, верою.
Быт русского народа, опоэтизированный в былинах, представляет доблестных богатырей, вступающих в бой с беззаветною отвагою, ради удальства; или же, подобно древним героям, русские богатыри жертвуют собою ради отчизны, за веру, за вдов, сирот и бедных людей. Наши витязи бьются один на один. В одиночных боях или поединках русские герои бились на конях или пешими, разным оружием; «палицами булатными, саблями острыми, кольями долгомерными, а то и просто дубинами, например, новгородские богатыри, или в рукопашку». У поединщиков был в употреблении также лук, рогатина и булатный нож. Коренной русский богатырь Илья Муромец почти во всех былинах представляется ловким стрелком.
Но все эти одиночные бои (поединки) древних героев и витязей возникали из любви к отечеству, из идеального воодушевления на пользу целого народа и не имеют ничего общего с современным поединком, как с вооруженным боем за причиненное оскорбление. Об оскорблении чести отдельного лица не было и помина. Этого [75]новейшего понятия не знали ни античные, ни восточные народы.
Несравненно ближе к современной дуэли стоит судебный поединок или «поле» [35], как одно из судебных доказательств древнего права.
Религиозные верования, проникавшие весь быт наших предков, дали жизнь особым средствам открытия истины. В основании этих средств, бывших в наибольшем употреблении у германских народов и носивших название судов Божиих или ордалий (ludicia Dei, Ordale) лежит верование, что Божество, принимая непосредственное участие во всех делах человеческих, как верховный судья над людьми, оправдывает правых и осуждает виновных и потому во всех сомнительных случаях, когда для человеческого судьи отсутствуют все доказательства правды или неправды, вины или невиновности, открывает правду или неправду в известных внешних явлениях, состоящих большей частью в уклонениях от нормального порядка физической природы или в чудесах, — открывает через посредство различных действий, совершаемых самими подсудимыми. Такие–то обнаружения истины в делах судебных, заменяя собою обыкновенные судебные приговоры, и получили название судов Божьих. К ним, большей частью, прибегали при совершенном отсутствии или недостаточности доказательств в делах спорных; оттого и суды Божии получили значение судебных доказательств; но, собственно говоря, это были особые формы суда, противоположные формам обыкновенного суда человеческого. Судам Божьим приписывается вообще языческое происхождение; как у германцев, так и у нас они так срослись с религиозными верованиями народа, что только по истечении долгого времени могли потерять силу и выйти из употребления под влиянием христианства и законодательства. У Германских народов мы находим весьма разнообразные виды ордалий, различавшиеся по различию средств, которые употреблялись для указания [76]приговора верховного существа. Большая часть из них отличается тем, что вследствие их должно было произойти какое–либо явление, противное законам физической природы, или вообще совершиться какое–либо чудо. Сюда относятся: испытания огнем и особенно железом (кого огонь не сожжет — тот преступник), испытание водою, холодной или горячей. При испытании горячей водою — следы ожога были признаком виновности, а при испытании холодной водой — виновность открывалась, когда брошенный в реку выплывал наверх воды, так что естественные последствия этого испытания, т. е. если подсудимый утопал, признавались признаком невинности; в основании этого явления лежит, конечно, древне–языческое верование, что вода, как священная стихия, не принимает в свои недра преступников.
К ордалиям, при которых не предполагалось совершения какого–либо чуда, относились: жребий, присяга и судебный поединок . Занявшая, с эпохи введения христианства, одно из главных мест между ордалиями очистительная присяга, исходящая из того предположения, что Бог на месте покарает нечестивого, осмелившегося призвать в подкрепление своего ложного показания Его имя, весьма скоро утратила свое доказательное значение; нужно было приискать новую гарантию справедливости показаний тяжущихся — и такою гарантией являлась личная сила показывавшего, подкрепляемого божеством, стоявшим за невинного; победа в борьбе между противниками являлась доказательством истины его показаний [36]. [77]
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу