Владимир Семичастный - Спецслужбы СССР в тайной войне

Новая технология помогла нам даже сфотографировать лежавшие на окне его квартиры украденные документы и сделать это с противоположного берега Москвы-реки. Пеньковский жил в доме на Котельнической набережной. Чтобы задокументировать его шпионскую деятельность, по дну Москвы-реки специально был проложен кабель, по которому осуществлялось управление цветочным ящиком на балконе этажом выше. Как только Пеньковский раскладывал на своем подоконнике секретные документы для пересъемки, с соседского балкона выдвигался этот цветочный ящик и вмонтированная в него камера фотографировала все действия шпиона.

Мы ждали, когда приедет связной Пеньковского Винн. Нам было известно, что поездка в Москву у него в планах, а ради весомости доказательств на суде и снятия спорных вопросов мы хотели задержать их обоих при встрече с поличным.

Однако Винн медлил с приездом. Не знаю, были ли у него какие-то сомнения или подозрения, но в Москву он все не приезжал и не приезжал. Схватка нервов и расчетов была в полном разгаре.

Как пишут М. Палмер и Т.Б. Аллен в своей «Энциклопедии шпионажа», в 1962 году, когда западным секретным службам стало ясно, что Пеньковскому грозит разоблачение, они приняли решение организовать ему побег на Запад в одном из грузовиков с экспонатами с торговой выставки в Ленинграде, в которой бизнесмен Винн должен был официально участвовать.

В то время дело Пеньковского было под моим личным контролем. Вместе с Грибановым, а затем Банниковым мы взвешивали каждый наш шаг: мы понимали, что на крючке у нас большая рыба, и не в коем случае не могли допустить, чтобы она ушла.

Вскоре узнали, что Винн направляется с двумя грузовиками на торговую выставку в Венгрию, намереваясь оттуда через Хельсинки прибыть в Ленинград.

Между секретными службами Советского Союза и Венгерской Народной Республики существовало соглашение о взаимной выдаче лиц, допустивших проступки на территории наших стран. Однако Винн пока что не был в чем-либо уличен — только подозреваем. И все-таки мы решили не медлить.

В октябре в Венгрию на самолете пограничных войск вылетел Банников с группой чекистов. 2 ноября 1962 года, когда Винн уже покидал Будапешт, он был задержан в своей автомашине, арестован и сразу же перевезен в Москву — на том же самолете, на котором прибыл в Будапешт Банников. Нам очень помогли венгерские чекисты.

Пеньковского взяли еще раньше — 22 октября. Операция была проведена так, что ни британские, ни американские спецслужбы поначалу ничего не знали об этих арестах. Не знали об арестах друг друга и оба агента.

Я распорядился, чтобы Пеньковского сразу же привели в мой кабинет. Хотел разглядеть его и понять, что представляет собой полковник одновременно трех мировых разведок, посмотреть ему в глаза.

Из камеры, находившейся здесь же, на Лубянке, был доставлен неказистый человек, на лице которого не выражалось ни понятливости, ни природного ума, так необходимых для того, чтобы вызывать доверие и занимать достаточно высокий пост.

Его посадили в конце моего длинного стола. Поначалу я не заметил его волнения. И спросил, как он дошел до жизни такой.

Но Пеньковский не стал говорить о своем предательстве, он сказал другое:

— Гражданин председатель, я хочу предложить вам использовать меня в интересах нашей Родины. Я мог бы для нее много сделать.

И принялся разглагольствовать о том, что отныне будет работать на нас, что сумеет использовать то, что является агентом и здесь, и там…

— Скажите мне, какой вред вы нанесли нашей стране, — остановил его я. — Скажите схематично, назовите самые существенные факты.

Тут он стал вертеться и выкручиваться. Он не имел понятия, что нам известно и сколько. Передавал, мол, самые незначительные бумажки, водил их за нос, собирал треп.

— Теперь у вас будет достаточно времени обо всем поразмыслить, — прервал я наконец это тягостное «представление». — Когда будете готовы к тому, чтобы подробно рассказать о нанесенном вреде, я приму вас.

Эта встреча, длившаяся несколько минут, ясно показала мне, что никакой оперативной игры с разведками США и Англии через Пеньковского вести нельзя: уж чересчур он был гнусной личностью. Предложив использовать себя, он в то же время отказался честно рассказать о своей шпионской деятельности, стал юлить. Вопрос сотрудничества с ним отпал сам собой. Уже в ходе этой беседы у меня возникло чувство брезгливого отвращения к нему, которое не прошло до сих пор.