Себастьян Хаффнер - В тени истории

Эстетика битвы, которая нашла своё выражение под Седаном, сегодня столь же мертва, как и германо–французская вражда, которая также ведёт своё происхождение от Седана. Атомная бомба изгнала её в музей военной истории. Историю сделала скорее французская народная война в месяцы после Седана, которую позже Мао–цзэ–Дун и Хо — Ши-Мин развили в инструмент непреодолимой национально–революционной защиты.

Когда сегодня через более чем сто лет рассматривают битву под Седаном, то на первый план выступает ирония исторических процессов. Самая совершенная победа не принесла победителям никакой удачи. Можно прямо таки сказать: поражение подтолкнуло Францию вперёд в 20‑й век. Победа слишком надолго зафиксировала Германию в 19‑м столетии — во вред ей. Германский кайзеровский рейх, который благодаря Седану сменил французскую империю, более не существует. Французская республика, которую вызвал к жизни шок Седана, всё ещё существует. И Эльзас — Лотарингия, тогда ставшая призом победителей, давно уже снова принадлежит Франции. Из заклятых врагов Германия и Франция вновь стали друзьями и партнерами. Более не является невообразимым то, что когда–нибудь они станут членами одного и того же союза государств или даже союзного государства.

Ужасные битвы между ними, унижения и триумфы, страдания, ненависть, надменность трёх поколений — всё это лучше всего предать забвению. У молодёжи забывание уже на полном ходу. Кто сегодня вспоминает о Седане, тот больше не бередит никаких ран. Это событие скорее вызовет определённую скуку. Какой смысл в старых историях? В основном о них никто больше не желает ничего знать. В этом есть нечто печальное, но в этом есть и утешение. История, в которой стирается слава, отпускает также и грехи.

(1970)

Германский Рейх существовал семьдесят пять лет; Парижская Коммуна только лишь семьдесят два дня. Но через сто лет германский кайзеровский рейх, который был провозглашён в Версале, стал невозвратимым прошлым, а Парижская Коммуна всё ещё является зловеще живой современностью. Она стала вдохновением почти всех революций, которые потрясли 20 столетие. Можно сказать так: 20‑й век начался 18 марта 1871 года в Париже.

Во время семидесяти двух дней Парижской Коммуны впервые речь зашла о вещах, вокруг которых сегодня идёт борьба во всём мире: демократия или диктатура, система Советов или парламентаризм, социализм или благотворительный капитализм, секуляризация [27] Конфискация церковного и монастырского имущества , вооружение народа, даже эмансипация женщин — всё это в те дни вдруг встало на повестку дня. Прежде всего в Коммуне находят спонтанные прототипы. И поэтому ничего удивительного, что революционеры нашего столетия снова и снова вспоминают о Парижской Коммуне и ссылаются на неё: как Ленин, так и современные противники авторитаризма на Западе.

Однако примечательно вот что: все говорят о Коммуне; мало кто знает, как дело дошло до неё, как разворачивались события и почему она погибла. Мифы исказили её историю. Буржуазная литература о Коммуне в течение десятилетий писала о ней как об исчадии ада, социалистическая же литература прославляла её. Лишь недавно французским историкам удалось нарисовать убедительную общую картину. При этом они сделали открытие, вероятно лишь в свете которого было возможно то, что в последние тридцать лет происходило в Китае, Югославии, Алжире, на Кубе и во Вьетнаме: Парижская Коммуна была плодом начавшейся и затем прерванной народной войны.

Французы осенью 1870 года были весьма близки к тому, чтобы открыть то, что через много десятилетий открыл Мао: революционная народная война, посредством которой чрезвычайно решительно настроенная страна может победить завоевателя, обладающего военным превосходством. Однако они также очень быстро узнали, что буржуазное общество не может вести такую народную войну, не разрушая себя — и как можно скорее прекратили эксперимент. С тем результатом, что освобожденная и затем обманутая энергия масс взорвалась внутрь общества. Это было подобно тому, как если бы в середине 19 века люди экспериментировали с ядерной энергией и по недосмотру взорвали бы малую атомную бомбу.

Взрыв 18 марта 1871 года остался для современников необъяснимым; он казался им, смотря по предпочтениям, либо порождением дьявола, либо небесным чудом. Но он не был ни тем, ни другим. Он был политическим атомным взрывом, который затем растратил впустую свою энергию. Однако его радиоактивные осадки заразили весь 20‑й век. И критическая масса, которая сделала взрыв неизбежным, накопилась в осаждённом Париже зимой 1870–1871 гг.