Себастьян Хаффнер - Уинстон Черчилль

Асквит рассчитал правильно ещё в одном смысле. Английский флот в 1911 году был самым большим, какой когда–либо был у Англии, но ни в коем случае он не был самым современным. Она сто лет не должна была вести никаких войн на море, она была старой, гордой и одеревеневшей, несколько похожей на прусскую армию Фридриха Великого в наполеоновские времена. Ей нужен был человек, который обновит её флот. Асквит сначала думал о лорде Хэйдэйне, который как раз только что реформировал английскую армию; но он знал, что делает, когда в конце концов решился всё же в пользу гораздо более молодого Черчилля.

Черчилль был всё еще неопытным, несколько неудобным, несколько непредсказуемым политиком. Однако он в то же время с самого начала проявил себя как в высочайшей степени надёжный, прочный и всесторонне применимый министр. В основе его сути гораздо более было администрирование, нежели политика, и Асквит это с проницательностью распознал. Этот молодой Черчилль был именно по натуре гораздо скорее повелителем, чем собственно политиком — повелевать, приказывать, распоряжаться, управлять гораздо больше было ему по характеру, чем маневрировать, комбинировать и интриговать. А в качестве министра он мог господствовать в ограниченной области, но всё же именно господствовать. Когда же эта область к тому же ещё была связана с военным делом, то всё остальное было для него забыто. Асквит увидел это и умно это использовал.

Черчилль же, в возрасте всего лишь 37 лет, был в своей среде как никогда прежде. Он управлял теперь самым большим флотом в мире, управлял им с почти абсолютной властью, и никто в это не вмешивался. Он реорганизовал его, дал ему Главный морской штаб, вывернул наизнанку все их военные планы, перевёл весь флот с угля на нефтяное топливо, велел делать орудия большего калибра, чем когда либо производившиеся, и конструировать для него совершенно новые типы кораблей — и он делал всё это, не раздражая и не сердя своих адмиралов и капитанов. Напротив, ему удалось сделать так, что его чрезвычайно полюбили. Он путешествовал из порта в порт, с корабля на корабль, выпивал с офицерами в их каютах и выслушивал рассказы об их затруднениях, заботах и их предложения. Он знал, как устроить так, чтобы они все решили — он их человек, он выполнит наконец то, чего они давно напрасно добивались.

Задолго до этого старый адмирал Джон Фишер, которому теперь было за семьдесят лет, вышедший на пенсию и возведенный в сан лорда Фишера, пытался реформировать и модернизировать английский флот, и при этом смертельно рассорился почти со всеми остальными адмиралами и офицерами флота. Черчилль вытащил теперь старика из его уединения и втихомолку сделал его своим «мозговым центром». Старик, буйный морской волк и гениальный полусумасшедший, эксцентричный и ожесточившийся, всё ещё полный неосуществлённых идей, наблюдал блестящими глазами, как мальчик как по мановению волшебной палочки воплощал в жизнь то, на чём он долгие годы обламывал свои зубы. Он писал Черчиллю настоящие любовные письма: «Возлюбленный Уинстон» и «Ваш, пока ад не замерзнет». Черчилль со своей стороны восхищённо смотрел на него; он снова и снова пытался сделать его «Первым Морским лордом» — своим начальником флота, несмотря на его возраст и его причуды.

С сожалением он снова и снова откладывал на потом это дело:: Фишер был слишком эксцентричен, слишком тяжел в обращении, слишком ненавидим своими товарищами. В конце концов он всё же сделал это — на свою беду.

Во всём, что он предпринимал в Адмиралтействе, Черчилль уже имел в виду большую войну против Германии и её флота, в неизбежном наступлении которой он был убеждён с момента Агадирского кризиса [9] Агадирский кризис (фр. Coup d'Agadir ) или Второй марокканский кризис (нем. Zweite Marokkokrise ) — обострение международных отношений накануне Первой мировой войны, вызванное оккупацией французами марокканского города Фес в апреле 1911 года. в 1911 году. На стене за его письменным столом в Адмиралтействе он разместил огромную карту Северного моря, на которой он каждый день маленькими булавками отмечал позицию каждого германского корабля, и первое, что он видел каждый день при входе в кабинет, была эта позиционная карта. Не могла ли война разразиться в любой день и час, быть может с неожиданного нападения флота, как началась русско–японская война в 1904 году? Он, во всяком случае, не хотел быть захвачен врасплох.

Черчилль ничего не имел против Германии и немцев. Он охотно принимал приглашение посетить манёвры кайзеровских войск, он с точки зрения специалиста восхищался старой германской армией и молодым германским флотом. И когда он при случае заметил, что для Германии флот — это «своего рода предмет роскоши», однако для Англии он является предметом жизненной необходимости — что было воспринято в Германии с чрезвычайной обидой — то он не имел при этом в виду ничего дурного. Это было всего лишь замечание, в котором вообще–то была заключена правда. Всё это ни на сколько не изменяло того, что он с 1911 года считал войну с Германией неизбежной, и в душе он уже разыгрывал её ежедневно — и был этим глубоко увлечён. Он был теперь первым делом воином. Мысль о войне напрягала его душу до высочайшей степени инспирированного страстью усилия. И его «честолюбие», его вера в судьбу заставляли приятно дрожать все его нервы при мыслях о грядущей войне, до которой он дорос. Да, к этому руководству он чувствовал себя призванным как никто другой. Он верил, что знает теперь, к чему он предназначен судьбой.