Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

Значительно возросла мощь вооружения, улучшились эксплуатационные качества самолетов. В серийное производство поступил новый образец штурмовика, при создании которого были учтены пожелания летчиков и воздушных стрелков. На этом цельнометаллическом самолете устанавливался более мощный двигатель, усиливалось вооружение, полностью бронировалась кабина воздушного стрелка. Как справедливо отмечает наш известный летчик Герой Советского Союза Г. Ф. Байдуков, «по исключительной прочности брони и надежности мотора, по простоте конструкции никакой другой самолет не мог с ним сравниться…»

Каждый третий летчик Герой Советского Союза в годы войны — штурмовик. Из 65 летчиков, получивших это звание дважды, более трети — штурмовики. То же можно сказать о воздушных стрелках. Из 47 авиаторов кавалеров ордена Славы I степени — 36 воздушных стрелков, летавших на самолетах–штурмовиках. К 1944 г. среднемесячный выпуск самолетов достиг почти 3 тыс. Казалось, наши возможности были исчерпаны. Но самолетостроители настойчиво изыскивали новые внутренние резервы. Основные усилия стали направляться на всемерное увеличение производительности труда, внедрение поточного метода и других прогрессивных технологических процессов, повышение квалификации рабочих, на экономию сырья, топлива, электроэнергии. Важное значение в увеличении выпуска авиационной продукции и повышении ее качества имело дальнейшее углубление и расширение социалистического соревнования.

Уже в середине 1944 г. мы начали часть заводов передавать гражданской промышленности, а во второй половине этого года на ряде авиапредприятий стало налаживаться производство гражданской продукции.

В 1945 г. мы выпустили 26500 самолетов, из них 20102 самолета в первую половину года. После капитуляции фашистской Германии на второе полугодие заводам был дан значительно сокращенный план.

Вопрос: Мне довелось, вернее посчастливилось, встречаться и беседовать с рядом наркомов военных лет. И все они, отвечая на мой вопрос о Сталине, в целом достаточно высоко оценивали его военноэкономическую деятельность и компетентность в хозяйственных вопросах как Председателя ГКО и правительства. Подобное мнение я неоднократно слышал и от Вас, и оно подтверждается многими фактами, документами, свидетельствами очевидцев.

Но можете ли Вы, дорогой Алексей Иванович, привести хотя бы один пример, когда Сталин, давая то или иное распоряжение в области авиационного производства, был не прав?

Ответ: Да, такое случалось, хотя и довольно редко. И выше, в этих своих ответах Вам, уважаемый Георгий Александрович, я уже отмечал, что иной раз Сталина было очень трудно переубедить, когда им предлагалось заведомо ошибочное решение.

Приведу только один пример. В 1942 г. на одном из сибирских заводов испытывался новый фронтовой бомбардировщик Ту‑2. Испытания там затягивались. А полк Ту‑2, направленный на Калининский фронт для войсковых испытаний, проявил себя с самой лучшей стороны. (Командующим авиацией этого фронта был знаменитый летчик–испытатель Герой Советского Союза М. М. Громов.)

Поскольку у сибиряков испытания затягивались, Сталин дал указание снять Ту‑2 с производства и организовать на том заводе, где выпускался бомбардировщик, выпуск истребителей.

Никакие наши доводы на него не подействовали, и производство Ту‑2 прекратилось.

Но тут дней через двадцать приходит акт о фронтовых испытаниях туполевского бомбардировщика с его прекрасной оценкой и со многими подписями летчиков, инженеров, командиров полка и дивизии. А сверху красовалась резолюция: «Утверждаю. Генерал–майор авиации М. Громов». Оценка самолета очень высокая.

Примерно часов в пять–шесть вечера меня вызывает Сталин. Вхожу в его кабинет. Сталин один. На длинном столе, покрытом синим сукном, лежит экземпляр акта испытаний Ту‑2.

— Оказывается, хвалят машину. Вы читали?

— Да, читал. Зря сняли самолет с производства. И сколько я упреков от Вас получил.

— И все–таки Вы неправильно поступили, товарищ Шахурин, — вдруг произнес Сталин.

— А в чем?

— Вы должны были жаловаться на меня в ЦК.

Сказал и пошел дальше по кабинету, попыхивая трубкой. Это тогда не было шуткой с его стороны. Он говорил вполне серьезно и для того момента, может быть, даже искренне.

Я промолчал. Никому из нас в голову не могло прийти писать на Сталина в ЦК. В лучшем случае над этим посмеялись бы.