Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

Только в механическом оставлена небольшая группа различных по назначению станков и несколько самолетов, заканчиваемых сборкой в сборочном цехе.

Несколько рабочих направились ко мне. Одна работница со слезами на глазах сказала:

— А мы думали, что все уехали и нас бросили, а вы, оказывается, здесь!

— Почемучке бросили, — говорю. — Ведь все поехали нужное дело делать. Все мы здесь, и правительство на месте. (Нарочно громко говорю, чтобы все слышали). На своем посту каждый, а отправляем заводы туда, где они смогут производительнее работать. Вы здесь тоже будете заводом по ремонту самолетов вначале, а дальше будет видно. Когда отгоним врага, здесь снова будет мощный завод. Давайте ковать победу: они, кто уехал, — там, а вы — здесь…

Еду на другой завод. Там смотрю — взволнованная толпа рабочих. Волнуются, шумят…

— Что такое, в чем дело? — спрашиваю.

Отвечают:

— Директор уехал, забрал деньги, кассу забрал и был таков. Нас оставил без денег. (А тогда рабочим выдавали двухмесячное пособие.)

Заместитель директора оказался тут. Остался за начальника. Спрашиваю у него:

— Что шумят рабочие?

— Дензнаков не хватило.

Тогда я объяснил рабочим, что мол, не волнуйтесь, товарищи. Деньги сегодня будут у вас, будут выданы.

Возвратившись в наркомат, пригласил П. В. Дементьева, П. А. Воронина и других заместителей, кто был в наркомате. Обменялись впечатлениями и условились о дальнейших мероприятиях по промышленности в целом и по Москве, в частности.

В начале двенадцатого часа, когда мы еще обсуждали ход эвакуации, раздался звонок правительственного телефона — сообщили, что мне нужно срочно приехать в Кремль, на квартиру И. В. Сталина.

На квартире Сталина я бывал часто, но обычно это было после обсуждения каких–либо вопросов у него в служебном кабинете. На квартиру приглашались на обед. Бывали вызовы на дачу, чаще всего в выходной день, а сразу на квартиру — это редко. Но в это время привыкли ничему не удивляться. Вхожу в переднюю квартиры, она открыта. Вероятно, я пришел одним из первых, если не первый, так как вешалка пуста. Раздеваюсь и прохожу вперед по коридору. С квартирой я был хорошо знаком. Обычно встречи происходили в столовой — это третья комната налево по коридору. Вхожу в столовую, одновременно из спальни туда входит Сталин. Здороваемся. Он курит и ходит. В столовой вся мебель на обычном своем месте. Сталин одет как обычно: куртка и брюки, заправленные в сапоги. Позже он стал носить военную форму.

Быстро подошли члены и кандидаты в члены Политбюро ЦК ВКП(б). Сталин здоровался со всеми входящими, продолжая ходить взад–вперед. Мы все стоим. Сесть не приглашает. Потом остановился и спрашивает, ни к кому не обращаясь, а как бы ко всем:

— Как дела в Москве?

Все молчат, смотрят друг на друга. Я не выдержал молчания и рассказал о том, что недавно видел.

— Вот, товарищ, Сталин, какая обстановка. Был на одном заводе, рабочие волнуются, говорят — нас бросили, все уехали. На другом — возмущение: вроде директор кассу увез с собой и денег нет…

Сталин меня перебивает и обращается к Молотову:

— Где Зверев?

Молотов ответил, что нарком финансов Зверев находится в Горьком.

Сталин тут же дает указание:

— Необходимо немедленно перебросить дензнаки самолетом.

Я продолжаю, что мне рано утром звонила Гризодубова. Сказал, чем она обеспокоена: трамваи не ходят, метро не работает, магазины закрыты и т. п.

Сталин посмотрел на Щербакова:

— Почему?

Не дождавшись ответа, стал ходить по комнате…

В конце своей информации я сказал, что хотя сам не видел, но рассказывают: есть случаи мародерства, останавливают машины, подводы и грабят.

Сталин еще немного молча походил, потом произнес:

— Ну, это ничего. Я думал будет хуже.

Затем, обратившись к Щербакову, сказал:

— Сегодня нужно выступить по радио Вам и Пронину. Призвать к спокойствию и стойкости. Нужно, чтобы работали врачи, которые здесь остались, чтобы возобновили нормальную работу трамваи, метро, лечебные учреждения, булочные и столовые. Надо наладить жизнь в городе. Ну, ничего. Все поправится.

Совещание было коротким, и после этого все разошлись каждый по своим делам. У всех было так много забот и нерешенных вопросов, что краткость совещания никого не удивила.

Это был, пожалуй, самый тревожный и сложный день.

В 20‑х числах октября, когда эвакуация московских авиапредприятий и учреждений закончилась, я позвонил Сталину, доложил ему об этом и попросил разрешения вылететь в Куйбышев по ряду неотложных служебных дел.