Борис Апрелев - На «Варяге». Жизнь после смерти

С разрешения коменданта он мог совершать небольшие прогулки по острову. Отношение к нему властей было ровное, без всяких излишних формальностей и надзора. Однако пленный король людоедов, вероятно, ясно сознавал, что никогда британские власти с этого острова его не выпустят, также как никогда никто из англичан не будет его считать равным себе.

Живя в полном материальном обеспечении, не испытывая никаких насилий или угнетений со стороны державших его в плену, он не мог не сознавать, что жизнь его кончена, что он умрет здесь, в этом маленьком лагере, покрытом шатрами нескольких его соплеменников, что никогда на родину свою он больше не вернется и не вернет себе своего там положения.

Перед уходом отряда мы на «Варяге» устроили для команды ловлю рыбы на берегу.

Так как людей у нас было много — около 500 человек и съехать на берег всем сразу было бы нельзя, то мы распределили их по ротам. Наша артиллерийская рота была последней в этом расписании.

Ловившие рыбу до нас рассказывали чудеса о том, что за невиданные экземпляры рыб им удалось поймать. Какая‑то маленькая синенькая рыбка оказалась очень опасной. У нее на верхней губе имелся шип, которым она больно колола. Она уколола одного матроса в ногу и тот чуть не умер, несомненно, чем‑то отравленный. У него сделались судороги, жар, рвота. К счастью, наш доктор сумел его спасти, и уже следующие отправляющиеся на берег на ловлю рыбы были осторожнее.

Наконец, наступил день съезда нашей артиллерийской роте. С нами отправились песенники и хор балалаечников. С разрешения командира, после ловли рыбы было приказано выдать на берегу каждому матросу по доброй чарке рома и, на берегу же, устроить ужин с песнями.

В два часа дня артиллерийская рота, песенники и балалаечники были построены на верхней палубе. К трапам были поданы: баркас, гребные катера и шестерки. Старший артиллерийский офицер и я обошли своих людей, проверили, у всех ли во фляжках холодный чай с лимонной кислотой. Фельдфебель роты, лихой артиллерийский унтер–офицер в фельдфебельской фуражке с козырьком, хлопотал в это время с погрузкой на баркас «сухой и мокрой» провизии, которую нам отпустили, по приказанию ревизора, баталеры.

Мы брали с собой хлеб, приварок, крупы, зелени, соли, необходимую посуду, чай, сахар и т. д.

С нами отправлялись еще несколько наших офицеров, и, таким образом, пикник обещал быть веселым и интересным.

Знакомые мне лица наших комендоров, «замочных», «установщиков прицелов» и т. д. радостно улыбались до ушей.

«Ваше высокородие, а вы с какой полуротой будете?» — спрашивают гальванеры, состоявшие во второй полуроте. «С вами буду, а на берегу все вместе впряжемся в невод», — отвечаю я.

«Ваше высокородие, а как песенников, к нам посадите?» — улыбается мне, как луна, круглое лицо «второго наводчика» орудия № 1 —комендора Ивана Дудкина. «Нет, они будут с ротным командиром на баркасе». «У нас бы лучше, ваше высокородие!» — не унимается Дудкин.

«Рота, смирно, —доносится голос лейтенанта Гессе, — по полуротно к трапам, на гребные суда»…

Люди веселые, радостные, как дети, бодро идут к трапам и рассаживаются по банкам шлюпок. Заранее выбранные «волжане» — рыбаки с благоговением уложили огромный невод на баркасе и теперь заботливо оберегают его от всяких повреждений.

«Разрешите отваливать?» — слышно с баркаса. «Прошу», — отвечает вахтенный начальник, прикладывая руку к козырьку.

«Ни пуха ни пера», — с улыбкой желают командир и старший офицер, стоящие один у левого, другой у правого трапа.

«Отваливай», — командуют офицеры на головных шлюпках. Ловкие крючковые быстро отводят форштевни шлюпок от борта. «Весла!» — через минуту все шлюпки под веслами выходят на траверзы «Варяга».

Они передают друг другу носовые фалени [127]. Головным становится баркас, за ним катера, потом шестерки.

Паровой катер берет баркас на буксир. «Шабаш!» — слышно на шлюпках. Весла, как крылья огромной птицы, стройно приподнявшись, мгновенно исчезают, уложенные вдоль бортов, и шлюпки начинают двигаться длинной колонной вслед за буксирующим их катером

Бухта, точно зеркало, вправленное в зеленую рамку с золотыми украшениями из прибрежного песка и с инкрустациями из слоновой кости, в виде пены прибоя на прибрежных рифах. Тишина в воздухе поразительная…

Зеленовато–синяя вода прозрачна, как только может быть прозрачна девственная вода могучего океана Посмотришь вглубь, и кажется, что под чудной синевой лежит черная бездна Слишком мы еще далеко от берега, и солнечные лучи не доходят до самого дна Но вот из этой черно–синей глубины начинают вырисовываться смутно какие‑то силуэты — не то деревья, не то камни. Скоро уже ясно видно, что дно усеяно ветвистыми кораллами и крупной галькой, которые кажутся такими причудливыми через толстый слой воды.