«Идеологический стержень нашего прошлого оказался вынут и отброшен в сторону. Все внимание сосредоточено на частных явлениях, а московское «все», воплотившееся в творении митр. Макария, осталось вовсе без внимания. Это — пример не исключительный. Вся наша историческая наука проникнута стремлением уложить события в рамки западной историософии. Будем ли мы говорить о пионерах: Татищеве, Щербатове, Болтине, Карамзине, или корифеях последнего времени: Соловьеве, Ключевском, Платонове и их школах, найдем неизменное расхождение, если не полный разрыв, между сознанием историка и сознанием церковно— православным. Русское прошлое воспринимается не как самоценность, а как пройденный этап, поглощенный временем. Вечное содержание промыслительно заложенное в нашем прошлом, упраздняется. Не хранение этого вечного сокровища, задача вновь возникающих поколений, а создание новых ценностей, под углом зрения которых получает оценку и прошлое».
В Московской Руси Православная Церковь через приход, в управлении которого активное участие принимали прихожане, была тесно связана с народом, а через патриарха с Царем. Получалось неразрывное единство Церкви, народа и Царя. В результате уничтожения патриаршества и преследований со стороны власти, духовные силы православия были сильно подорваны. Православная Церковь перестала быть могущественным средством единения народа с Царем и Царя с народом. Вот что говорил по этому поводу в 1906 году на Предсоборном Присутствии епископ Антоний Волынский, позже митрополит Киевский и Галицкий: «…насильственная противоканоническая реформа Петра обезличила и затмила религиозное сознание русского народа, оторвала духовенство от народа, превратила духовенство в касту. Реформа эта, приведя русскую Церковь под господство государственного чиновника, лишила Церковь приличествующего ей одушевления и дерзновения и положила начало отступления от благочестия во исполнения Божьего глагола: «Поражу пастыря и разойдутся овцы стада».
«Коллегия не может заменить Божьего пастыря и без главы не бывает Церковь в очах Божьих, но Церковь наша пребывала в духовном пленении, ее глава был связан в своих высших полномочиях, был вовсе лишен права их проявлять, так что и узнать его трудно было христианам; Церковь Поместная оказалась обезглавленной, а потому не имела приличествующего ей одушевления; лучшие ее силы удалялись в леса и пустыни, светильники оказывались под спудом и люди, лишенные света в храмине, отыскивая свет, бежали ночью из ограды Церкви». «С кончиной последнего патриарха (Андрона) наш быт развил себялюбивые и чувственные начала быта языческого, выработал тип русского нигилиста, из размножения которого возник теперешний, ужасающий на всю вселенную безобразный мятеж против родины и против христианской веры».
«С конца XVII столетия, — пишет протоиерей Смирнов в книге «Златая Цепь Святости на Руси», — …началось сближение русских с Западною Европою сначала через Киев, а затем, в царствование Петра I через Петербург с отрывом высшего общества от преданий, созданных и хранившихся Святой Русью. Происходит резкое снижение нашей духовной культуры. За все сто лет восемнадцатый век воспитал только восемь праведников из которых святой Иоанн Исповедник провел свой подвиг в Малой Азии и прославлен Греческой Церковью; в России об этом святом тогда не слышали. Остальные семь святых этого времени — епископы, т. е. представители высшего духовенства. Ни аристократия, ни воинство, ни трудовые классы городов и деревень не пополнили в XVIII «Русского Луга Духовного».
В статье «Где всего сильнее сказалось у нас заморское засилие», митрополит Антоний объясняет, каким образом создался такой порядок русской церковной жизни. Он говорит, что здесь всего сильнее сказалось иностранное влияние. Засилие это было лютеранским, так как основатели Синода скопировали это учреждение с лютеранских образцов, как и большинство своих реформ. «По лютеранской системе, — пишет митрополит Антоний, — Церковь признается, как невидимое единение неведомых друг другу истинных рабов Христовых, развеянных в разных вероисповеданиях, Церкви же видимые, объединенные единством вероисповедания и церковной власти, не имеют никакого благодатного значения, но являются простым департаментом той или иной народной или государственной жизни, почему и глава последней должен быть главой поместной Церкви. Эту точку зрения и усвоил Император Петр и основатель синодального регламента безнравственный и безрелигиозный иерарх Феофан Прокопович, четыре раза менявший свою религию и отдавший преимущество религии лютеранской.
Читать дальше