Борис Башилов - Пушкин и масонство

Уже «…18-летний Пушкин учит нас, что закон выше государства, и что правители не должны пользоваться законодательной властью по своему произволу». «Пушкин в юности был сторонником постепенного политического развития, — пишет известный юрист А. А. Гольденвейзер, — уже в первом «Послании к цензору» мы находим резкое в устах 23-летнего юноши признание: «Что нужно Лондону, то рано для Москвы». Впоследствии он был убежден в необходимости для России монархического строя и даже оправдывал самодержавие русских царей, — не только потому, что он видел во власти русского царя гарантию того, что в России над всеми сословиями будет «простерт твердый щит» законности. Он был убежден, что в дворянско— крепостнической России только «самодержавной рукой» можно «смело сеять просвещение» и что только «по мании царя» может «пасть рабство». А в освобождении крестьян и в просвещении народа Пушкин правильно видел две главные предпосылки для устроения правового строя». (А. А. Гольденвейзер. В защиту права. Стр. 101).

Пушкин, как правильно замечает А. Гольденвейзер, «был в своем политическом мировоззрении величайшим реалистом». «Именно за этот реализм, столь несвойственный русскому интеллигентскому мышлению С.

Франк и называет Пушкина «Совершенно оригинальным и, можно сказать, величайшим русским политическим мыслителем XIX века».

Пушкин был далек от морального максимализма Достоевского и Толстого. Он знал, что мы живем на грешной земле, среди грешных людей.

Пушкин учил любить свободу, право, не революцию, а постепенное, но упорное стремление к лучшему социальному строю.

Пушкин был не только умнейшим, но и образованнейшим человеком своего времени. Кроме Карамзина только Пушкин так глубоко и всесторонне знал прошлое русского народа. Работая над «Борисом Годуновым», он глубоко изучил Смутное время, историю совершенного Петром I губительного переворота, эпоху Пугачевщины, То есть, Пушкин изучил три важнейших исторических эпохи определивших дальнейшие, судьбы Русского народа. Пушкин обладал неизмеримо более широким историческим кругозором, чем большинство его современников и поэтому он любил русское историческое прошлое гораздо сильнее большинства его современников. «Дикость, подлость и невежество, — писал он, — не уважать прошедшего, пресмыкаясь пред одним настоящим, а у нас иной потомок Рюрика более дорожит звездою двоюродного дядюшки, чем историей своего дома, т. е. историей отечества».

…Да ведают потомки православных, Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают, За их труды, за славу, за добро, А за грехи, за темные деянья, Спасителя смиренно умоляют…

Как правильно указывает И. С. Аксаков, во время открытия памятника Пушкину в Москве: «Любовь Пушкина к предкам давала и питала живое, здоровое историческое чувство. Ему было приятно иметь через них, так сказать, реальную связь с родною историей, состоять как бы в историческом свойстве и с Александром Невским, и с Иоаннами, и с Годуновым. Русская летопись уже не представлялась ему тем чем-то отрешенным, мертвою хартией, но как бы семейною хроникой.» Один из образованнейших людей николаевской эпохи кн. П. Вяземский так оценивает Пушкина, как историка: «В Пушкине было верное понимание истории, свойство, которым одарены не все историки.

Принадлежностями его ума были ясность, проницательность и трезвость….

Пушкин был одарен, так сказать, самоотвержением личности своей настолько, что мог отрешить себя от присущего и воссоздать минувшее, ужиться с ним, породниться с лицами, событиями нравами, порядками — давным давно замененными новыми поколениями, новыми порядками, новым обществом и гражданским строем. Все это необходимые для историка качества, и Пушкин ими обладал в высшей мере». Пушкин писал: