Марк Алданов: Земли, люди

Въ частномъ порядкѣ — жалованья. Въ междугосударственномъ — займы. Многія страны горячо поддерживаютъ проектъ Тардье. Но за женевскую поддержку представляется счетъ въ Парижѣ. На Quai d'Orsay платятъ. Въ «Palais-Bourbon» рвутъ на себѣ волосы.

Да можетъ быть, такъ всегда было? По всей вѣроятности. На Вѣнскомъ, на Берлинскомъ конгрессахъ, вмѣсто пиджаковъ, были раззолоченные мундиры. Въ Женевѣ нѣтъ ни Таллейрана, ни Бисмарка. Но средній уровень, и умственный, и моральный, здѣсь не ниже и не выше.

Выше стали только наши требованія. Слишкомъ много обѣщаній и векселей было выдано. Слишкомъ дорого по нимъ заплачено.

____________________

Завтракъ въ честь венгерскаго делегата графа Альберта Аппоньи. Онъ на исходѣ девятаго десятка, и считается патріархомъ Лиги Націй. Это одинъ изъ наиболѣе дѣятельныхъ ея людей, и любятъ его здѣсь чрезвычайно: все способствуетъ популярности Аппоньи, — отъ ораторскаго таланта до звучнаго имени и осанистой наружности. Ораторъ онъ дѣйствительно прекрасный, притомъ на разныхъ языкахъ: произносилъ въ Женевѣ рѣчи по-французски, по-англійски, по-нѣмецки и даже по-латыни: въ пору молодости графа, въ его кругу умѣнье разговаривать на латинскомъ языкѣ было обязательнымъ. На этотъ разъ застольную рѣчь Аппоньи сказалъ по-англійски, — въ публикѣ преобладали англичане и американцы. Не заглядывая въ бумажку, говорилъ гладко, изящно, непринужденно. Не глядя на часы, говорилъ пятнадцать минутъ, — ровно столько, сколько было нужно; однако ясно чувствовалось, что если-бъ нужно было говорить экспромтомъ два часа, то это нисколько не затруднило бы графа Аппоньи. Сколько тысячъ застольныхъ рѣчей онъ произнесъ въ жизни?

Говорилъ — ни о чемъ: о томъ, какая прекрасная вещь миръ, о томъ, какая ужасная вещь война. Вскользь сослался на свой жизненный опытъ: онъ помнитъ три царствованья. Если принять во вниманіе, что одинъ Францъ-Іосифъ царствовалъ шестьдесятъ восемь лѣтъ... Жаль, что о своемъ жизненномъ опытѣ этотъ глубокій старикъ говорилъ вскользь и въ тонѣ застольной рѣчи. Онъ родился при князѣ Меттернихѣ, прошелъ черезъ Бэлу Куна и пришелъ къ адмиралу Хорти. «Вѣчныя возвращенія исторіи», злополучные «періоды» Вико? Какія ужъ тутъ вѣчныя возвращенія! Альбертъ Аппоньи выросъ въ традиціяхъ Священной Римской Имперіи: теперь онъ, черезъ Лигу Націй, выпрашиваетъ грошевые займы для остатковъ своей родины. Онъ самъ — историческое недоразумѣніе. А жизнерадостный видъ его — недоразумѣніе психологическое.

Графъ Аппоньи послѣдній ученикъ Монталамбера. Съ Монталамберомъ его связывали и личная дружба, и общіе политическіе взгляды. Слѣдующій ораторъ, американецъ, назвалъ Аппоньи «апостоломъ правъ угнетенныхъ народовъ». Это ужъ такъ принято въ Женевѣ. Собственно, здѣсь тоже недоразумѣніе — біографическое; бывшіе угнетенные народы бывшей имперіи Франца-Іосифа вспоминаютъ о бывшемъ министрѣ Альбертѣ Аппоньи съ чувствами, отъ благодарности весьма далекими. Но онъ самъ справедливо сказалъ, что многому научился у исторіи. Если такъ подробно входить въ біографіи всѣхъ дѣятелей Лиги Націй, что же это будетъ? Въ числѣ многихъ другихъ своихъ обликовъ, Лига еще служитъ нѣкоторымъ подобіемъ политическаго монастыря, гдѣ замаливаютъ свои грѣхи разные государственные дѣятели міра.

Послѣ завтрака, внизу, одинъ изъ распорядителей клуба, предлагаетъ карточку: приглашеніе на слѣдующій завтракъ.

— Въ субботу, въ часъ дня... Будемъ очень рады.

Завтракъ, оказывается, въ честь Литвинова! Отказъ отъ любезнаго приглашенія, видимо, огорчаетъ распорядителя: какъ можно быть такимъ нетерпимымъ?

— О, да, конечно! — говоритъ ему по-англійски старая дама въ мѣхахъ. — Но нельзя ли мнѣ также получить карточку для моей дочери?..

Видъ у нея встревоженный: вдругъ ея дочери нельзя будетъ чествовать Литвинова?..

Недавно гдѣ-то появился рисунокъ талантливаго французскаго каррикатуриста: «кто что читаетъ?» На рисункѣ была изображена маркиза, — передъ ней лежалъ романъ Карко, изъ быта парижскихъ апашей. Рядомъ художникъ изобразилъ апаша, — онъ читалъ романъ Поля Бурже, описывающій жизнь маркизовъ. Это не только остроумно, но и вѣрно. «Будущій историкъ» (ужъ такъ принято ссылаться на будущаго историка), вѣроятно, остановится на вопросѣ, почему въ тридцатыхъ годахъ нашего вѣка такъ потянуло къ Литвиновымъ всевозможныхъ маркизъ, — и желѣзнодорожныхъ, и хлопчатобумажныхъ, и нефтяныхъ, и самыхъ настоящихъ. Хватитъ ли только у историка чутья для того, чтобы не искать глубокихъ причинъ у одного изъ наиболѣе комическихъ проявленій глупости въ ея чистомъ, неумирающемъ видѣ?