Александр Рупасов - Западное приграничье. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними государствами, 1928–1934

Число документов, относимых к наиболее конфиденциальным, быстро росло; «особая папка» пополнялась в значительной мере за счет перенесения в нее большинства внешнеполитических дел. Если не считать вопросов о назначениях представителей СССР за рубежом (полпредов, торгпредов, военных атташе, руководителей и членов делегаций на международных конференциях и т. д. [60] Подробнее см. введение к разделу 4. ), то в «особую папку» направлялись все иные постановления Политбюро по проблемам взаимоотношений СССР с внешним миром, независимо от того, насколько важным или секретным было существо конкретного решения. Часть внешнеполитических постановлений, однако, продолжала фиксироваться в «обычных» протоколах, копии которых подлежали более широкому распространению, нежели «особые папки». Выявить определенные правила, которыми руководствовалось Политбюро (или Секретарь ЦК ВКП(б), руководивший провесом подготовки и принятия решений, подписывавший протокол) при распределении своих постановлений между двумя видами протоколов, оказалось невозможным. Можно констатировать лишь, что все решения по экспортно-импортным операциям, осуществлявшимся сверх ранее утвержденного валютного плана, – будь то, например, закупка свиней на 30 тыс. рублей или приобретение картин за 2 тыс. рублей [61] См. решение «О польской выставке живописи» от 29.9.1933 (раздел 1). – никогда не заносились в рассылочные «обычные» протоколы. Этот подход отчасти объяснялся тем, что финансовые аспекты самих валютных и экспортно-импортных планов относились к категории повышенной секретности, источником дополнительных ассигнований являлся, как правило, «торгово-политический контингент» – резервный фонд валюты, о существовании и тем более размерах которого знал крайне узкий лиц, отчасти – в стремлении избежать ревнивых претензий со стороны ведомств, которым в дополнительных тратах отказывалось [62] Необходимость просить у «инстанции» даже скромные (сотни рублей) суммы нередко вызывала тяжелые раздумья. Например, отказывая авторитетному (и тяжело больному) полпреду СССР во Франции в хлопотах о «небольшом пособии на лечение», Крестинский признавался, что «боится» обращаться в ЦК ввиду царящего там «погромно-валютного настроения» (Письмо Н.Н. Крестинского В.С. Довгалевскому, 7.12.1930. – АВП РФ. Ф. 010. Оп. 1. П. 53. Д. 82. Л. 24). . Среди постановлений по международным делам, включенных в обычные протоколы, удельный вес решений о снятии с повестки дня или откладывании поставленного вопроса был выше, чем других (о принятии предложений ведомств, внесении в них изменений и т. д.) [63] См., например: Протокол № 126 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 15.5.1930, п. 43 «О Польше». – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 785. Л. 9; Протокол № 30 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 25.3.1931, п. 46/59 «О договоре с Эстонией». – Там же. Д. 817. Л. 1; Протокол заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 24.5.1931, п. 7/12. – «О переговорах с финнами»; п. 16/21 «О Чехо-Словакии». – Там же. Д. 822. Л. 8, 9 и др. . Четкой содержательной или тематической границы при распределении внешнеполитических решений между двумя видами протоколов не существовало. Так, в сентябре 1933 г. – январе 1934 гг. Политбюро четырежды рассматривало вопросы об организации воздушного сообщения между Польшей и СССР. Два из них, имевшие принципиальное политическое значение, – о принятии предложений НКИД на этот счет (сентябрь 1933 г.) и об отказе от продолжения переговоров с Польшей (январь 1934 г.) – вошли в «обычные» протоколы ПБ. Два других постановления, касавшиеся хода авиационных переговоров (ноябрь 1933 г.) – были отнесены к категории «особая папка» [64] См. решения «О воздушных линиях Варшава – Москва и Париж – Москва» от 29.9.1933; «О переговорах с поляками об авиалинии» от 1.11.1933; «О воздушной линии Краков – Харьков» от 15.11.1933; «О воздушной линии Москва – Варшава» от 19.1.1934 (раздел 1). . 26 и 27 июля 1934 г. Политбюро утвердило решения под одинаковым названием («О посылке хлеба пострадавшим от наводнения в Польше»), причем одно из них как «строго секретное» вошло в «обычный» протокол, а другое – в «особый» [65] См. решения «О посылке хлеба пострадавшим от наводнения в Польшу» (Протокол № 11 (особый) заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.8.1934, п. 112/93 (опросом). – РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 16. Л. 143 (опубликовано в: И.И. Костюшко (ред.). Указ. соч. С.78.); Протокол № 11 заседания Политбюро ЦК ВКП(б) от 5.8.1934, п. 120/101 (опросом). – Там же. Оп. 3. Д. 949. Л. 23). . Вряд ли можно объяснить деловыми мотивами (в том числе, соображениями конфиденциальности) тот факт, что два решения 1933 г. о советско-польских торговых соглашениях оказались доступны всем получателям протоколов Политбюро, а постановление вступить в переговоры с Польшей о координации продаж двойных шпал из лиственницы было заключено в «особую папку» [66] См. решения «О торговом договоре с Польшей» от 31.7.1933, «О соглашении с польским правительством о продаже лесных материалов» от 1.10.1933 (раздел 1). . Не исключая элементов делопроизводственного произвола, приходится признать, что параллельное ведение двух видов протоколов ПБ имело некие дополнительные функции, а распределение между ними вопросов внешнеполитической проблематики вызывалось мотивами, лежащими в иной сфере. Вероятно, эта практика отражала и конструировала определенный тип взаимоотношений Политбюро с адресатами его протоколов. Для представителей правящего слоя, получавших «обычные» протоколы, поддерживалась иллюзия их «причастности» к международной деятельности Политбюро. Значение имело не существо тех или иных частных решений, которые сохранялись в этих протоколах, а сам факт наличия в них записей о проводимых внешнеполитических акциях – перечней вопросов повестки дня и немногих содержательных постановлений. Вместе с тем перенесение в «особые папки» подавляющего большинства внешнеполитических резолюций подтверждало исключительность положения группы избранных, знакомившихся с их содержанием. Иерархичность протоколов Политбюро воспроизводила и акцентировала статусные различия внутри узкого правящего слоя [67] В этом отношении различие в статусе протоколов Политбюро оказывалось частью более общей «иерархии знания», объединявшей и вместе с тем структурировавшей партийную номенклатуру. Читатели протоколов Политбюро занимали в ней верхние ступени, за ними следовали «товарищи, получавшие протоколы заседаний ЦК», знакомить с которыми «кого бы то ни было» без «специальной оговорки ЦК» было нельзя. Обитатели более низкого уровня – недопущенные к ознакомлению с буквой «протоколов ЦК» партийные чиновники могли пользоваться «устными или письменными ссылками на протоколы заседаний ЦК», что в советском делопроизводстве «категорически воспрещалось» («Правила хранения, ознакомления и возвращения протоколов заседаний ЦК ВКП(б), установленные Секретариатом ЦК 10 июня 1927 г., действовали, по крайней мере, до середины 30-х гг. и воспроизводились на обложках протоколов Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б. Невнимание к этой иерархии, проявление неуважения к ней наказывались низвержением «нарушителя» в мрак незнания. Уезжая домой, Первый секретарь ЦК КП(б) Узбекистана А. Икрамов забыл в гостиничном номере копию протокола Политбюро. За «недопустимо небрежное отношение со стороны т. Икрамова к документам ЦК» «инстанция» лишила его «права получения протоколов ЦК в течение 3-х месяцев» (Постановление Политбюро об оставлении Икрамовым протокола Политбюро ЦК в гостинице «Националь» от 1.2.1933//О.В.Хлевнюк и др. (сост.). Указ. соч. С. 78). Тем самым руководители Политбюро фактически признали, что получение его протоколов есть сословная привилегия, а не деловая необходимость. .