Валерий Чудинов - Тайные знаки древней Руси

Но я живу в современную эпоху и должен разъяснять свои положения еще до того, как они пробьют стену непонимания. Занимаясь методологией науки, я знаю, что, вообще говоря, в ряде наук новые положения входили в тело науки за период от 20 до 100 лет. Даже 20 лет в моем возрасте представляется довольно большим сроком, а на еще больший срок судьба мне времени не отпустила. Поэтому все доказательства, какие могу, я должен предоставить уже сегодня.

Сначала я писал на эту тему отдельные статьи или некие фрагменты в мои книги. Но теперь я вижу, что сама проблема оказалась довольно сложной, комплексной, где воедино переплелись и объективные, и субъективные факторы. Чтобы понимать, почему опытные в науке люди восстают против совершенно очевидных положений, необходимо понять, как они оказались по ту сторону научных баррикад, отбросив мысли о низменных помыслах. Итак, я не считаю нужным полагать, будто мои оппоненты стремятся к деньгам, славе или следуют по пути наименьшего сопротивления. Я всегда с большим уважением относился к деятельности как моих предшественников, так и моих оппонентов. Чаще всего им кажется, что я не знаю каких-то элементарных сведений. Однако всякий раз при анализе этих сведений оказывается, что они – далеко не элементарные, и моя трактовка их учитывает именно в максимально возможной их полноте. И, напротив, мои оппоненты не замечают этой полноты и оказываются в довольно нелепом положении. Но именно это требует перейти от отдельных статей к написанию полноценной книги.

На суд читателя я выношу эпиграфический анализ тех доказательств, на которых строились концепции моих оппонентов. Конечно, эпиграфика не всесильна и может дать ответ на вопросы тогда, когда используется какой-то иллюстративный материал – рисунки, фигурки, надписи. Однако в этом небольшом кругу своей применимости она оказывается поистине волшебной по своим возможностям. Как правило, применяющие иллюстрации исследователи зачастую не подозревают, что у этих изобразительных примеров имеется свой тайный язык, который либо подтверждает, либо опровергает иллюстрируемые положения автора исторической концепции. И это дает возможность либо показать удивительную проницательность ученого, либо, вопреки его мнению о себе и своей догадке, выявить его научную несостоятельность. И тогда оказывается, что часть некоронованных королей от науки оказываются «голыми», их построения видятся построенными на песке и рассыпаются от проведенной научной критики.

Вместе с тем, в книге предпринимается попытка более глубокого рассмотрения методологического положения о соотношении профессионализма и дилетантизма. Насколько соответствуют друг другу официальный пост и реальный вклад той или иной личности в науку? Можно ли считать, что человек без научной степени и звания может быть только дилетантом? Является ли получение степени в одной области знания гарантией высокого научного статуса в другой области? Мешает ли чувство патриотизма достижению научной истины? Как быть с тем, что высокий научный пост дает возможность для публикации от лица науки весьма сомнительных, а порой и совершенно безосновательных утверждений? Готово ли научное сообщество к изменению научной картины мира? Несет ли ученый ответственность, а если да, то какую, за внедрение ложных позиций? Отличается ли ложь по незнанию (заблуждение) от сознательно насаждаемой неправды (от кривды)? Можно ли считать научными достижения в области поэтической фантазии, экстрасенсорного ясновидения, религиозной догматики или математического подсчета неформализованных сущностей? Что означает слово «дилетант», произнесенное в адрес коллеги по цеху или в отношении уважаемого деятеля в истории науки? Что означает выражение «научные результаты не выдерживают никакой критики»? Попыткой ответить на эти вопросы на примере конкретных персоналий и служит данная книга.

Москва, сентябрь 2006 года

Год 1725-й явился переломным для отечественной историографии. Это было время основания Академии наук в Петербурге; при Петре Великом Россия стала империей, ввела новое летоисчисление и одежду по европейскому образцу, а затем при нем же должна была стать и страной европейской науки. К сожалению, из-за трагической случайности жизнь первого русского императора оборвалась за год до открытия Академии, так что формированием ее кадров он заняться не смог; это выпало на долю его преемников, череды императриц. А императрицы были германского происхождения, так что нет ничего удивительного в том, что вновь созданная Академия наук стала усиленно пополняться академиками из числа немцев. Как любое явление, приглашение большого числа иностранцев имело и положительную, и отрицательную стороны. Как в генетике, где спаривание в узком кругу родственников ведет в конце концов к вырождению, и только приток свежей крови извне дает выход из тупиковой ситуации, так и в культуре: приобщение к европейской науке, новым проблемам и методам исследования, новой приборной базе, новым средствам научных публикаций через научные журналы, общение с большим числом иностранных коллег весьма благотворно сказалось на всем научном климате Петербургской АН. Она весьма быстро получила признание со стороны европейских ученых.