Кирилл Королев - Поиски национальной идентичности в советской и постсоветской массовой культуре

Конечно, средневековье в художественных текстах фэнтези не является историческим. Это, как было сформулировано выше, не более чем узнаваемый масс-культурный образ, скомбинированный из ряда культурно-исторических клише (замки и рыцари, менестрели и алхимики, крепостное право и т.п.). Поэтому применительно к мирам фэнтези следует говорить не о средневековом, а об условно-средневековом (псевдо- или квазисредневековом) конституирующем элементе.

Исходя из соображений, изложенных выше, предложу дефиницию фэнтези, которая опирается прежде всего на признание масс-культурного статуса этого явления, а также на анализ литературного своеобразия фэнтези в работах других исследователей. С нашей точки зрения, основными отличительными признаками фэнтези как жанрово-тематического единства в рамках массовой культуры выступают следующие:

– условно-средневековая пространственно-временная картина возможного мира;

– квази-феодальная организация социума;

– наличие в возможном мире некой сверхъестественной силы, природной или надприродной (иррациональный элемент);

– возможность использования этой силы в благих или дурных целях;

– присутствие в возможном мире художественно переосмысленных мифологических и фольклорных персонажей и собирательных образов;

– глобализация сюжетного конфликта в противостоянии абсолютного Добра и абсолютного Зла;

– романтизация поступков и эмоций.

Как направление массовой литературы фэнтези находится в оппозиции не к научной фантастике, а к так называемой «бытовой», или «реалистической», литературе, типичным примером которой могут служить советский производственный роман или произведения А. Хейли и Д. Гришэма. Совместно фэнтези и научная фантастика составляют направление фантастики в поле массовой литературы, и уже внутри этого направления формируется структура тематических оппозиций (условно-ретроспективная фэнтези и условно-прогрессистская НФ); собственно же фантастика есть литература о небывалом / невозможном для современного уровня развития общества.

Итак, фэнтези есть жанрово-тематическое направление, массово воспроизводящее возможность приобщения к чудесному/иррациональному через ретроспективное погружение в романтизированный условно-средневековый литературно-культурный стереотип.

Подобно термину «массовая культура», термин «фэнтези» чрезвычайно многозначен. Исследователи, авторы и читатели согласны только в том, что фэнтези существует; но относительно того, что это за жанр, какими отличительными особенностями он характеризуется, велись и ведутся жаркие споры. Причем эти споры касаются не только сугубо литературоведческих вопросов, но и затрагивают сферы лингвистики, культурологии и идеологии, «плавно перетекая» в конфликт мировоззрений. Более того, упомянутый конфликт во многом определяет отношение индивидов и социальных групп к фэнтези как к социокультурному явлению и к массовой культуре в целом. Поэтому представляется немаловажным хотя бы кратко охарактеризовать существующие в современном обществе точки зрения на предмет указанных споров.

На обсуждении моего доклада, посвященного месту «фэнтезийных» текстов в корпусе современной русской литературы, в Пушкинском Доме (ИРЛИ РАН) в 2012 году первый же вопрос из зала звучал так: «А есть ли слово „фэнтези“ в русском языке?» У меня, человека с богатым издательским прошлым, этот вопрос вызвал недоумение: почти за двадцать лет работы в российских издательствах я твердо усвоил, что такое слово есть и оно обозначает совершенно определенную совокупность художественных текстов, объединяемых на основании тематического и сюжетного сходства. Но для людей, непричастных к книгоизданию, как выяснилось, наличие этого слова в лексиконе русского языка вовсе не является аксиомой. На вопрос из зала я тогда ответил утвердительно – и кратко обосновал свою позицию, а теперь позволю себе изложить свои доводы более подробно.

Слово «фэнтези» с академической точки зрения оказалось заложником стародавней научной полемики пуристов и «космополитов» о допустимости лингвистических заимствований и «разрешенном количестве» этих заимствований в русском языке – полемики, которая на протяжении нескольких столетий периодически выходит за пределы научного круга и порождает горячие, даже ожесточенные общественно-политические дискуссии, отражающие свойственное русское культуре вот уже какой век противостояние западников и славянофилов 41 41 О полемике вокруг языка и национальной идентичности в XIX столетии см.: Лотман Ю. М ., Успенский В. А . Споры о языке в начале 19-го века как факт русской культуры // Труды по русской и славянской филологии. Серия 24: литературоведение. (Ученые записки Тартуского государственного университета, вып. 358, Тарту, 1975. С. 168—254. О борьбе за чистоту языка в советское время: Gorham M . Speaking in Soviet Tongues: Language Culture and the Politics of Voice in Early Soviet Russia. Chicago: Northern Illinois University Press, 2003; Дымшиц А. Л . О некоторых вопросах борьбы за чистоту литературного языка. // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. Вып. 5. М.: Изд-во АН СССР, 1951. С. 454—460; Вайль П. Л . 60-е. Мир советского человека. М.: Новое литературное обозрение, 1996; Геллер М. Я . Машина и винтики. История формирования советского человека. М.: МИК, 1994. . «Великий и могучий русский язык» в его «первозданной чистоте» для последних – как исторических, так и современных – признается равнозначным «исконной», «духовной» русской культуре и противопоставляется «тлетворному влиянию западной массовой культуры» 42 42 См.: Розов Н. С . Колея и перевал: макросоциологические основания стратегий России в XXI веке. М.: Росспэн, 2011. .