Ильяс Мукашов - Перекрёсток цивилизаций. Книжное приложение #03 (160)

В Древнем Египте запад, куда заходит солнце и находится страна умерших, назывался «ман». Но в слове «запад» в древнем Египте содержалось понятие полноты, вечности и истины. При погребальных процессах плакальщики возглашали: «На Запад, на Запад, к земле праведных, к земле истины». Арфист из гробницы Неферхотепа напоминает: «Ра восходит утром, Атум заходит в Ману» [Пьер Монтэ, 1989, с. 96]. Пастухи в Египте пели жалобную песню, когда пригоняли своих овец или когда овцы топтали сжатые колосья, разложенные на току:

Пьер Монтэ считает, что пастух Запада (Ман) – это первый утопленник, бог Осирис, владыка загробного мира. Сетх разрубил его на куски и бросил в Нил, в водную стихию к предкам, в мир мертвых, который являлся первичным порождающим началом (Пьер Монтэ, 1989, с. 83).

Примечательно, что Осирис, находясь среди разных рыб в Ниле, особо выделяет сома, похожего на налима и на щуку, оказывая им почестей больше, чем другим. Видимо, сом являлся символом творческой активности, а щука – физической. Кроме того, сом олицетворял связь двух стихий: водной и воздушной.

Но у египтян и у протомонголов термин «Ман» связан с миром мертвых, с понятием зла, из-за того, что западная сторона – это область где скрывается (умирает) солнце. Символом полноты действия и он стал, очевидно, из-за того, что запад является местом, куда приходит солнце, закончив свою дневную работу [Пьер Монтэ, 1989, с. 96].

Слово ман (по древнеегипет. – запад) является морфемным корнем не только бурят – монгольских слов манан и мангудхай, но и слов, обозначающих имена целого ряда древних богов и героев Евразии или отвлеченных понятий, которые большей частью выступают как воплощение разных положительных начал, а некоторые из них имеют противоположные негативные значения. К числу первых относятся:

– мани (санскр., «магический жезл») – в тантризме – обозначение мужского полового органа. Слово мани входит в состав мантры (заклинания «ом мани падме хум»).

– Манджушри («красивое сияние») – один из почитаемых бодхисаттв в буддийской школе махаяны, смысл мудрости. Иногда рассматривается как один из предшедственников Будды Шакьямуни, а в ряде случаев, как его главный ученик или сын.

– Манзан Гурмэ, праматерь небожителей у бурят.

– Манн, в германской мифологии первый человек.

– Ману («человек»), в древнеиндийской мифологии, первопредок, прародитель людей.

– Маны, в римской мифологии, боги загробного мира, обожествленные души предков.

– Маной («вода»), в мифологии семангов первоначальное женское существо.

– Мани, в скандинавской мифологии, месяц, брат Соль (солнца).

– Мандулис, в мифологии Куша (Древней Нубии) бог солнца.

– Мандах, в йеменской мифологии духи-покровители.

– Мандара, в индуистской мифологии священная гора, место обитания различных богов и полубогов

– Манги, мани, в мифах эвенков, орочей, нанайцев и др., предок, богатырь – охотник.

– Манаф, («высокий») в древнеарабской мифологии божество. Отождествлялся с Зевсом.

– Манас, мифо-эпический герой киргизов

– Мананнан, в кельтской мифологии, божество, владыка потустороннего мира на острове блаженных

– Манаса, в индуистской мифологии, богиня, дочь Шивы, рожденная его мыслью

– Манахай, Цаган Манхан Тэнгри, божество охоты у бурят-монголов

– Мандала («круг»), ритуальный предмет в буддийской мифологии

– Ман, в китайской мифологии, огромный страшный зверь

– Манала, Мана, в финской мифологии – загробный мир – сумрачный и холодный двор

– Манат («судьба», «смертный рок»), в древнеарабской мифологии – богиня судьбы и возмездия.

– Мания, в греческой мифологии – персонификация безумия, насылаемого на людей, преступивших установленные законы и обычаи.

– Манью, в ведийской мифологии, божество гнева

– Манна – чудесная пища, которой подкреплялись евреи в пустыне

[4, МСЭ, 1991, с. 337—343].

Однако Д. Т. Судзуки (1870—1966), выдающийся японский исследователь (и последователь) дзэн-буддизма, который фактически впервые «открыл» этот уникальный феномен восточноазиатской культуры для западноевропейских и американских ученых, а также и для широкой публики, сильно мистифицировал внутреннее содержание психологического опыта, переживаемого в состоянии медитации, и представил его как исключительное явление именно буддийской культурно-психологической традиции, не имеющее аналогов в предшествующих буддизму махаяны системах психофизической тренировки. Парадоксально то, что японский академик, стремясь к максимально адекватному переводу эзотерического языка дзэнских текстов на экзотерический язык современной западной культуры с ее рационально-позитивистскими установками и утверждая необходимость демифологизации, демистификации психологического содержания дзэнской медитации, в то же время фактически создал весьма своеобразное мифопоэтическое описание этой традиции, хоть и вполне понятное западному читателю, но, во-первых, излишне акцентирующее внимание на специфичности описываемого феномена и отвергающее его связь с аналогичными явлениями, во-вторых, по своей сути представляющее собой нечто качественно новое, т.е. фактически создал новый метатекст, значительно отличающийся от оригинала и больше адаптированный именно к западному менталитету.