Анатолий Козлов - Тысячелетний путь литературы

Эта же мораль проявляется в западном искусстве. Обнажённая натура уже не считается грехом, если изображать её «художественно». Проще говоря, если нагую женщину выставить на обозрение в непристойной позе, то это – порнография, а если «обнажённую натуру» посыпать, скажем, лепестками роз или украсить декором, красиво задрапировать откровенные места, то это уже искусство. И большая часть человечества уже более трёхсот лет пытается уверить себя, что в этом и состоит отличие искусства от непристойности. В этом уверяет нас и автор романа «Лезвие бритвы» Иван Антонович Ефремов (1908–1972).

Одной из спекуляций гуманизма «возрождения» становится тема материнства – способность женщины продлить человеческий род, отдавая первенство сексуальным отношениям (по аналогии с животными). Здесь находятся истоки грядущего дарвинизма. Каков же тогда смысл человеческого существования, если его суть сводится только к получению максимального количества материальных и чувственных удовольствий (вкусная обильная пища, отдых (праздность), «здоровый» секс)? Только способностью к продлению рода можно оправдать существование отдельного индивидуума – в отсутствие Бога. Но, заметьте – при этом теряется общий смысл существования человечества (действительно – для чего оно на земле?), исчезает глубинный смысл жизни вообще. Именно поэтому в поздних философских течениях Запада так распространены философские теории существования.

Всё, что связано с продолжением рода, интимные отношения – утрачивает свой сакральный смысл, переходит из области скрытой и не подлежащей публичности, в область открытых массовых обсуждений, в литературу – поскольку «ничто человеческое не чуждо» человеку, в изобразительное искусство, в сферу развлечений…

И всё это происходит в противоположность целомудрию и непорочности , которые, вроде бы, по «логике» материализма, являются препятствиями к продолжению рода. Но логика, мы забываем об этом, понятие человеческое. Если посмотреть реально – в старой «дореволюционной» России – где существовали понятия «целомудрие» и «непорочность», были многодетные семьи – пять, шесть детей было почти нормой, нередко бывало по десять-двенадцать. К двадцать первому веку в России должно было насчитываться население в 600 миллионов человек! Потому что целомудрие, непорочность и материнство – это разные стороны одной сущности. Это отношение к интимной стороне жизни, как к своего рода таинству , непостижимому чуду зачатия нового человеческого существа, в которое Господь вселяет душу. Это не просто физиологический процесс, «аналогичный» созреванию картофеля, метанию икры и т. п., или «удовлетворение» естественной потребности. И не дать живой душе зародиться или погубить живую душу даже в зародыше – такой же грех, как убить живого человека… Даже сегодняшние кощунственные опыты по выведению «детей из пробирок» – это чудо не опровергают. Учёные – ведь всё равно, зная механизм, не знают, почему это происходит. Так же как не знают, почему люди умирают. От чего – знают, а почему нет…

Но, вернёмся в век тринадцатый. Нравственные категории всё меньше подходят для оценки произведений искусства. Поэтому картины мастеров эпохи «Возрождения» на библейские темы – не являются иконами. Они наполнены экспрессией и индивидуальностью авторов – человеческим эго, чувственностью, физиологичностью. Божественного в них, мягко говоря, очень мало.

Кроме того, средства для достижения целей такого существования всё меньше оцениваются нравственными и моральными категориями и всё больше становятся категориями юридического закона, победу над которым провозгласил митрополит Иларион в «Слове о законе и благодати». Но заметьте, как с приходом «общечеловеческих ценностей» и «обожествлением» интимных отношений происходит падение рождаемости – бич цивилизованных стран, теперь уже не только западных.

То, что нам по сей день выдают за прогресс, есть не что иное, как поворот назад – регресс , новый виток язычества, «облагороженного» средневековой эстетикой и библейской тематикой, выворачивающей саму библейскую тему шиворот-навыворот, эротизирующей её! Поэтому смыслом западного искусства всё больше становятся форма произведения и техника его создания, а не духовное содержание. Поэтому в западном искусстве зрелищность и эффектность, чувственность и страстность играют главную роль.