С другой стороны, «неорганизованность» в земельном и водном вопросе была в том числе последствием проводившейся в дореволюционное время «европейской» колонизации «национальных» регионов (эта проблема была актуальной и до революции, и в годы Гражданской войны). В 1920-х гг. Калмыкия вела долгие споры по разграничению земель с Астраханской и Царицынской губерниями. В Бурятии отмечалась «запутанность и исключительная сложность земельных взаимоотношений между русским и бурятским населением». На Дальнем Востоке чересполосное расселение русского и «туземного» населения приводило «к земельным недоразумениям, искусственно вызывая и поддерживая национальную рознь». «Европейская» колонизация считалась одной из причин нехватки земель для потенциального оседания кочевников 193. Остро земельный вопрос стоял в северной части Казахстана, в казахском регионе Джетысу (Семиречье) и в Киргизии. Эту проблему власти пытались решить, организовав в начале 1920-х гг. передел земли в пользу «титульного» населения «кочевых» регионов.
С точки зрения властей изолированный образ жизни кочевников обуславливал их «виктимность», уязвимость к преступным посягательствам. Так, в Верхнеудинском уезде в марте 1922 г. банда численностью 15 человек совершила около пяти вооруженных нападений на бурятское население с целью грабежа. В том же году в Горном Алтае в районах селений Кош-Агач и Ар гут действовали банды Чегуракова и Алагызова (власти отмечали, что «Алагызов – инородец, отлично знает Горный Алтай»). С этой проблемой было связано и мнение о возможности участия самого кочевого населения в бандитизме: «Буряты, живя разбросанно, по одиночеству, легко подвергаются нападению грабителей. Проживающие… в отдаленных уголках поневоле делаются сторонниками их, преследуя материальные выгоды или же просто с целью… сохранения личного своего имущества» 194. Тем не менее уязвимость кочевников к бандитизму и их участие в нем имело место в основном в тяжелые исторические периоды – в частности, во время войн и безвластия, которые закономерно сопровождались ростом бандитизма (отметим, что, например, в период Великой Отечественной войны количество проявлений бандитизма в тылу СССР выросло в десятки и даже сотни раз).
Кочевники принимали участие в повстанческой деятельности. Так, представители кочевых народов Дальнего Востока были вовлечены в Тунгусское восстание 1924–1925 гг. Центральноазиатские регионы СССР в 1920-х и 1930-х гг. стали ареной вооруженного противостояния советской власти и басмачей. Басмачество выдвинуло политические и экономические лозунги, в том числе «борьбу за ислам» и «отбор у русских земли». Действовавший в Туркмении лидер басмачей (с точки зрения властей – «явный бандит») Дурды Клыч, игнорируя советскую власть, собирал с населения налоги, изгнал милиционеров и представителей райревкома и райкома, уничтожил телефонную линию и вел «агитацию за объединение иомудов 195под его главенством для борьбы с советской] властью, подрывая ее авторитет в глазах дехканства» 196.
Следует отметить, что архивные документы содержат много сведений об откровенно уголовном характере многих басмаческих отрядов, а также о их разложении и самопроизвольном распаде. Частыми были налеты басмачей на населенные пункты, убийства и ограбление мирных жителей, в том числе кочевников. Так, в ноябре 1925 г. Дурды Клыч увел 3 тыс. голов скота у казахов в Челкарском уезде Актюбинской губернии 197.
В 1926 г. произошло не менее 190 боевых столкновений советских войск с басмачами. Часть басмачей была уничтожена, часть впоследствии легализовалась. В 1927 г. Джунаид-хан вновь поднял восстание, но был разбит. Власти Туркмении отмечали в том же году, что «общественная безопасность от нападения бандитов, грабежа и насилия обеспечена полностью» 198. Однако это оказалось не так – после начала массовой коллективизации, на рубеже 1920-х и 1930-х гг., басмаческое движение вновь активизировалось.
Кочевое население не только непосредственно находилось в гуще этих событий, но и сам термин «басмачи» имел непосредственное отношение к кочевникам. Оседлые жители Средней Азии так называли кочевников, которые совершали на них набеги 199. Практика кочевых набегов была ликвидирована российскими властями после вхождения Средней Азии в состав России, чему местные оседлые жители были рады. Однако в послереволюционных реалиях термин «басмачи» стал использоваться советскими властями в иной коннотации. Своих врагов они стали именовать «басмачами», чтобы наложить на них стигму в глазах оседлого населения Средней Азии 200. Таким образом, вбивался клин не только между основной массой местного населения и повстанцами-басмачами, но и – вольно или невольно – между оседлым и кочевым населением.
Читать дальше