Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Еще И. Н. Болтин, следует заметить, сказал, что «англяне», названные летописью в перечне «варяжских» народов, «занимали те места, где ныне герцогство Шлезвикское, Стормаргия, Вагрия и некоторую часть от герцогства Мекленбургскаго и Лавенбургскаго: и по ныне в герцогстве Шлезвикском одна небольшая область… называется Англен или Ангелен». Но, по словам историка, летописец говорит не об этих англах, «а о живших в Швеции, в Смаландии и в Скании…» [1382]. Показательно, что норманист В. Томсен, рассматривая приведенный летописный отрывок, также выразил сомнения в привязке «земли Агнянски» к Англии и задавался вопросом: «англичане или англы в Шлезвиге?» [1383]. В юго-восточной части Ютландского полуострова обитали до своего переселения в Британию англо-саксы (отсюда «земля Агнянска» летописи, сохранившаяся в названии нынешней провинция Angeln земли Шлезвиг-Голштейн ФРГ), с которыми на Балтике долго ассоциировались датчане: даже во времена английского короля Эдуарда Исповедника (1042–1066) названия «англы» и «даны» смешивались, считались чуть ли не тождественными, а мифологическими родоначальниками датчан являются Дан и Ангул [1384]. С англосаксами на востоке соседили «варины», «вары», «вагры», населявшие Вагрию. Именно они, как доказано историком А. Г. Кузьминым, и были собственно варягами. Затем варягами, о чем речь шла выше, стали называть на Руси всю совокупность славянских и славяноязычных народов, проживавших на южном побережье Балтики от польского Поморья до Вагрии включительно, а еще позднее — многих из западноевропейцев.

Полная ясность обстоит в ПВЛ и с языком варягов. Летопись, рассказывая об основании ими в Северо-Западной Руси городов, носящих, на чем справедливо акцентирует внимание А. Г. Кузьмин [1385], исключительно славянские названия — Новгород, Белоозеро, Изборск, тем самым говорит, что языком их общения был именно славянский, а не какой-то иной язык. Комментатор Сказания о славянской грамоте, привлеченного киевским летописцем в конце X в. [1386]и помещенного в ПВЛ под 6406 г., словами, что «словеньскый язык и рускый одно есть…», «настойчиво подчеркивает славянское происхождение руси…» [1387]. В НПЛ младшего извода под 854 г. читается, что «новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска», т. е. «от рода варяжьска» происходит, как отмечает А. Н. Сахаров, «не верхушка, не дружина, а именно «людье» — все новгородское население родственно варягам-руси» [1388]. По мнению И. Е. Забелина и А. Г. Кузьмина, новгородцы, относя себя к потомкам варягов Рюрика, считали их славяноязычными [1389]. Фраза, что «новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска», дана новгородским летописцем, как он сам же подчеркивает, применительно к своему времени («до днешняго дни»), что указывает на начало XII, либо на вторую четверть XIII в. [1390], и здесь, конечно, нет и речи о том, что, как полагают норманисты, новгородцы «от рода шведского», якобы являясь потомками «засадного», по характеристике А. А. Молчанова, норманского корпуса, до начала XI в. расквартированного на постоянной основе в Новгороде [1391].

Политическая раздробленность русских земель резко сузила горизонты видения летописцами как настоящего, так и прошлого, и во многих случаях была «разорвана и связь времен» [1392]. В результате чего разговор о варягах, ушедших в небытие вместе с Киевской Русью, потерял былую актуальность, а память о них начинает постепенно ослабевать. Серьезную проверку на прочность ей пришлось выдержать в страшный период нашествия и владычества монголов, но при этом она не сотрется вовсе. Процессы образования централизованного государства, подъем национального самосознания наших предков, устремленного в будущее, но произрастающего на осмыслении пройденного ими пути, вызвали у летописцев закономерное обращение к истокам своей государственности, у которых стояли варяги. Будучи хранителями и сберегателями исторической памяти народа, в принципиальных вопросах которой, по их понятиям, не должно быть белых пятен, они напомнили соотечественникам родину варяжской руси — южное побережье Балтийского моря.

Впервые эта территория была названа в «августианской» легенде, повествующей, как «воевода новгородскы» Гостомысл перед своей кончиной созвал сограждан и сказал им: «Съвет даю вам, да послете в Прусскую землю мудра мужа и призовите князя от тамо сущих родов римска царя Августа рода». Они же шедше в Прусскую землю и обретошя там некоего князя имянем Рюрика, сущя от рода римска царя Августа…» [1393]. Считается, что в основе легенды лежит «Послание Спиридона-Саввы», созданное, по И. Н. Жданову, в последнем десятилетии XV или в начале XVI в., по С. В. Думину и А. А. Турилову на рубеже этих столетий, по Р. П. Дмитриевой и А. Л. Гуревичу в 10-х — начале 20-х гг. XVI века. Я. С. Лурье полагает, что уроженец Твери и бывший митрополит Литвы Спиридон-Савва переписал рассказ о происхождении владимирских и тверских князей из какого-то тверского сборника, составленного в первой половине XV в., когда шла феодальная война в рамках московского правящего дома и когда тверской великий князь Борис Александрович выдвигал свои претензии на общерусскую власть [1394]. Ныне больше принята точка зрения Дмитриевой, согласно которой «Послание» было написано по заказу правительственных кругов Василия III между 1511–1521 гг., а первая редакция официального «Сказания», вобравшая в себя основные идеи «Послания», относится к периоду до 1533 года. В 1984 г. исследовательница уточнила, что первая редакция была составлена не позднее 1527 г. [1395]«Сказание о князьях владимирских» И. П. Еремин датировал второй половиной XV в. (не ранее 1480 г.) [1396]. Имеются факты, подтверждающие это мнение и показывающие, что «Сказание» бытовало в указанное Ереминым время. Только исключительно под его влиянием в некоторые общерусские летописные своды конца XV — начала XVI в. были внесены изменения в той части ПВЛ, где говорится о расселении славян и где появляется фигура Гостомысла. Так, в сокращенных летописных сводах 1493 и 1495 гг., сводах 1497 и 1518 гг. сообщается, что «словене же пришедше с Дуная, седоша около озера Ильмеря и прозвашася своим именем, и сделаша град, и нарекоша и Новъград, и посадиша и старейшину Гостомысла» [1397].