Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

Тихомиров был полностью уверен в том, что источником отождествления руси и варягов явился отрывок о народах «Афетова колена», где русь упоминалась наряду со свеями, урманами, англянами и готами. Этот отрывок историк датировал первой половиной XI в., аргументируя свой вывод тем, что в нем отсутствуют датчане. К такому заключению его подвиг С. М. Соловьев, указавший, что в перечне народов «Афетова колена» и в перечне варяжских народов под 862 г. «летописец смешивает… датчан с англичанами вследствие тесной, постоянной связи, которая издавна существовала между этими двумя народами». Именно факт отсутствия датчан в этих перечнях Тихомиров назвал датирующим признаком, беря «во внимание непрерывную связь Англии с Данией до 1041 года» [909]. Историк оспорил точку зрения Шахматова, что русь была вставлена летописцем в перечень народов «Афетова колена» с целью оправдания своей теории о варяжском происхождении русских князей, полагая, что она попала туда «по своего рода недоразумению», ибо при его составлении пользовались скандинавскими памятниками того времени, где Русь обычно помещалась в соседстве со Швецией, Готией и Норвегией, но восточнее их. «Найдя в своем северном источнике Русь, помещенную в соседстве со шведами и готами, — подытоживал Тихомиров, — автор рассказа о призвании князей уподобил Русь варягам». Отнесение варягов в договорах с Византией к «роду рускому» ученый объяснял, как и его коллеги, тем, что они были представителями русского князя. По этой же причине, убеждал он, византийцы в X в. нередко отождествляли «Русь» с норманнами [910].

С такой же силой негативная оценка варяжской легенды звучала в трудах тех исследователей, которые, если так можно сказать, не слишком долго задерживали на ней внимание. В 1948 г. Л. В. Черепнин предложил свою трактовку ее появления, которую он сам же охарактеризовал как «новый сильный удар» по норманской теории. Ученый увидел в ней легендарный и тенденциозный рассказ, политический смысл которого заключался не в утверждении идеи о варяжском происхождении Русского государства, а в апологии новгородских «вольностей», в доказательстве их «извечности» и в провозглашении правовых начал государственности, на которые посягнули варяги-наемники. В связи с чем возникновение памятника он связал известными событиями 1015–1016 гг., в ходе которых новгородцы получили от своего князя Ярослава Правду, боровшуюся «с произволом варягов». «Итак, — резюмировал Черепнин, — ссылкой на историческую традицию обосновывая политические притязания, новгородская политическая мысль середины XI в., в качестве прецедента остановилась на договорной грамоте 1016 г., известной под именем Правды Ярослава, и события, связанные с ее получением новгородцами, положила в основу легенды, перенесшей в далекое прошлое появление «правды» как акта добровольного соглашения (курсив автора. — В. Ф. ) новгородских славян с приглашенными ими князьями. Не замалчивались и кровавые столкновения, предшествовавшие этому «добровольному» соглашению» [911].

С. В. Юшков в 1949 г. Сказание о призвании варягов, составленный, по его словам, «с большим искусством», без всяких оговорок охарактеризовал легендой «с начала до конца», «ученым домыслом» составителя ПВЛ Сильвестра, внесенным в летопись для предотвращения начавшегося распада государства, с целью чего возвышалось значение правящей династии и подчеркивалось, что без единой сильной власти неизбежны междоусобицы. Но при этом историк не согласился с мнением Грекова, говорившего о приглашении одной из борющихся сторон в Новгород норманна Рюрика во главе воинского отряда и последующей узурпацией им власти. В 1963 г. К. Д. Лаушкин предположил, что родиной Рюрика как литературного персонажа является Ладога, там же он перешел из фольклора в историческую литературу. Имя Рюрика ученый посчитал модификацией имени святого Георгия, патрона Ладоги, «отразившего отчасти скандинавское влияние». Со святым Георгием были связаны представления о солнечном божестве как родоначальнике славян и устроителе русской земли, которые затем перешли на Рюрика, ставшего самостоятельным мифологическим образом. Поэтому в ладожской фольклористике Рюрик считался не только предком славянского племени, но и старшим братом двух подобных ему мифологических персонажей — Синеуса и Трувора, родоначальников соответственно угро-финнов и свеев. И легенда об этих братьях легла позднее в основу династического предания о призвании варягов, уже освобожденного от сказочных образов, и дополненного новой, политической темой, подчеркивающей целесообразность и необходимость княжеской власти: беспорядок до Рюрика объяснялся тем, что люди «почаша сами в собе володети» [912].