Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

В 1853 г. С. М. Соловьев, говоря, что Сказание о призвании варягов первоначально представлял собой «отдельный сплошной рассказ», лишь позже разбитый на годы, и который положил начало ПВЛ, заметил: «Затрудняться вопросом, откуда начальный летописец почерпнул известие о призвании не следует: можно ли предположить, что сыновья Ярослава, правнуки Рюрикова внука, забыли о своем происхождении, об обстоятельствах появления своего предка в стране, ими владеемой, забыли, когда еще находились в живых люди, помнившие крещение Русской земли, помнившие правнука Рюрикова?». В 1877 г. А. А. Куник предположил, что многие известия ПВЛ о варяго-русах были записаны «отчасти уже во времена Олега и Игоря…», а саму варяжскую легенду охарактеризовал как предание династии Рюриковичей. В 1888 г. Ф. И. Успенский одной строкой отметил, не вдаваясь в подробности, что она сложилась в XI веке [876]. Нельзя не указать и на тот важный факт, что задолго до Шахматова, а тем более советских историков, которые возведут ее в абсолют, прозвучала мысль о политической подоплеке легенды. «Очевидно, — а эти слова принадлежат декабристу М. С. Лунину, — что добрый инок, по простоте или из собственных видов, обновил одну из сказок, которые потомкам Рюрика нужно было распространить, чтобы склонить умы на свою сторону и придавать законность своему владычеству» [877].

Приведенный материал показывает, что практически каждый исследователь XIX в., стоило ему задержать взор на Сказании о призвании варягов, выражал серьезные сомнения в отношении либо правдивости его в целом, либо отдельных его сюжетов. Но особенно мощно выступили против признания Сказания историческим источником «скептики», а затем Д. И. Иловайский и Н. И. Костомаров. «Скептики» О. М. Бодянский и М. Перемышлевский в 1830-х гг. перенесли на варяжскую легенду взгляд своего учителя М. Т. Каченовского, утверждавшего о возникновении летописания лишь в ХІІІ-ХІV веках. В свете чего Бодянский рассматривал ее как очень поздний вымысел новгородца, обеспокоенного отсутствием у родного города «древности, происхождения и первородства» и потому создавшего его «родословную» по примеру предания об основании Киева тремя братьями, внеся затем этот подлог в киевскую летопись, оказавшуюся в Северо-Западной Руси. Перемышлевский считал, что повествование о начале Новгорода — «суть отголосок мнений» конца XIII в. или даже более позднего времени [878].

По справедливому замечанию Д. И. Багалея, Иловайскому «принадлежит историческая заслуга в основании скептической школы по вопросу «о призвании варягов» [879]. Такой характеристики ученый удостоился по той причине, что со всей силой своего очень яркого таланта отстаивал вставной характер варяжской легенды, опровергал ее достоверность и признавал ее «басней», «сказкой», совершенно лишенной народных основ, домыслом новгородских книжников. Этот гиперкритицизм исследователя был продиктован противоречием ПВЛ (на которое он первым в науке обратил внимание) по поводу начала Руси, связывающей его либо с Севером (с варяжской русью), либо с Югом (с полянской русью), его ошибочным посылом о недостоверности основной части сообщений летописи по X в. включительно (события второй половины IX в. он объявил «гносеологическими баснями и тенденциозными домыслами»), наконец, его взглядом на этническую природу варягов и руси. Иловайский, встав на платформу поляно-русской версии происхождения Руси, полностью отрицал варяго-русскую, отрицал историчность Рюрика, говорил об искусственности соединения этого мифического лица с реальным Игорем. Большое значение при этом придавая тому факту, что такие памятники, как, например, «Слово о законе и благодати» Илариона, «Слово о полку Игореве» ничего не сообщают ни о призвании варяжских князей, ни о Рюрике. Нет имени основателя княжеской династии, отмечал он, и в расчете русских княжений под 6360 г., где первым упомянут Олег, следовательно, старший в княжеском роду, а не опекун Игоря.

Рассматривая варяжскую легенду как плод многолетней работы летописцев, как «сплетение книжных домыслов и недоразумений», Иловайский предложил несколько вариантов ее сложения. В 1871 г. он выразил уверенность, что окончательный вид она приобрела во второй половине XII или первой половине XIII в., когда новгородские книжники, придав местной практике призвания князей вид рассказа о трех братьях-князьях, вывели начало русской государственности, в пику слабеющему Киеву, из Новгорода. В 1872 г. историк пришел к выводу, что уже в труде Сильвестра (его он считал автором ПВЛ) имелось известие о варягах, которое при создании свода конца XII в., сохранившегося в составе Ипатьевской летописи, получило завершенный вид и статус исторического факта. В 1873 г. Иловайский определил период между 1160 и 1190 гг. как приблизительное время создания дошедшей до нас редакции легенды, где впервые было указано на варяжское (норманское) происхождение руси, хотя до этого их различали как два совершенно особых народа. А последующие события (распад Руси и монгольское иго), уверял исследователь, «еще более замутили источники древнейшей истории и перепутали нити национальных преданий», в связи с чем и возобладало смешение руси с варягами.