Вячеслав Фомин - Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу

В 1999 г. В. В. Фомин, специально посвятив свою работу анализу варяжской легенды, уделил значительное внимание истории ее изучения предшественниками А. А. Шахматова (тем самым преодолевалось обманчивое впечатление, что до него в этой области ничего не было сделано), им самим и учеными XX в., в том числе и зарубежными, что дало возможность рассмотреть этот процесс в его взаимосвязи и непрерывности, во всех его положительных и отрицательных проявлениях. Как считает исследователь, «не имеет под собой никаких оснований как умеренный, так и самый крайний скептицизм в отношении Сказания о призвании варягов, который проистекает не из самой природы этого действительно сложного памятника, а лишь из той позиции, которую занимают ученые прежде всего в вопросе принадлежности варягов к тому или иному народу». Результаты его изысканий не позволяют согласиться с некоторыми мнениями, приведенными выше (прежде всего с тем из них, что в дошахматовский период не сомневались в достоверности Сказания). В 2001 г. Е. В. Пчелов дал довольно обстоятельное освещение историографии изучения варяжской легенды и ее ключевой фигуры Рюрика как в дореволюционное, так и послереволюционное время, включая эмигрантскую литературу [857].

Дошахматовский период, несмотря на пристальное внимание ученых к этносу варягов, характеризуется слабым интересом к природе образования Сказания о призвании варягов. Подобное объясняется как уровнем постановки самой летописеведческой работы в тогдашней науке, так и долгим вызреванием в ней понимания того, что в показаниях источников есть не только правда, но и полуправда и явный вымысел, имеется тенденциозное умолчание, которое бывает красноречивее слов, и что все это находит объяснение во времени, в котором жили их авторы, в целях и задачах, которыми они руководствовались (в силу собственных взглядов на прошлое, настоящее и будущее своей страны или под чьим-то непосредственным и очень сильным воздействием), и что эти цели и задачи не оставались неизменными и кардинально разнились даже у современников. Причем источники несут на себе глубокий отпечаток не только эпохи и общественных сил, их породивших, но и специфики менталитета населения разных русских земель, областей и городов, где они были созданы.

У нашего выдающегося летописеведа А. А. Шахматова были замечательные предшественники, чьи наработки в исследовании Сказания о призвании варягов во многом отразились на его творчестве и на творчестве ученых XX в. Главный вопрос, который они ставили прежде всего, это вопрос достоверности или, напротив, легендарности памятника. Эти два взгляда в историографии всегда неразлучны друг с другом и параллельно присутствуют в трудах исследователей, независимо от того, кого они видят в варягах. Более того, норманисты и антинорманисты порой сходились в том, в чем они расходились в рамках своих направлений. Следует также отметить, что среди норманистов, принимавших Сказание за прямое свидетельство прибытия скандинавов в Восточную Европу, существовали сомнения в точности передачи им основной канвы событий. Такой взгляд связан с именем А. Л. Шлецера, который полагал, что летописец начала XII в. в их изложении опирался на верные, но «краткие и неполные» предания [858]. Но при этом он абсолютно отрицал факт призвания, считая его вымыслом, т. к. был убежден, что на Руси норманны выступали, как и в Западной Европе, в качестве завоевателей (вслед за Шлецером, что скандинавов не приглашали, а они явились сами и поработили восточных славян, а призвание «недостоверно и несообразно», утверждали XIX в. многие, например, Н. А. Полевой, Е. Е. Голубинский [859]; этот тезис весьма распространен по сей день в зарубежной науке).

Идею о народных преданиях, лежащих в основе варяжской легенды, затем проводили норманисты и антинорманисты. Так, Н. М. Карамзин, будучи твердо уверенным в том, что летописец не имел никаких письменных записей, заключал: «Самая краткость его в описании времен Рюриковых и следующих заставляет думать, что он говорит о том единственно по изустным преданиям, всегда немногословным». А. А. Куник вначале также считал, что призвание Рюрика есть народное предание, соединенное, на чем он настаивал, с известием Видукинда Корвейского [860]. М. А. Максимович видел в варяжской легенде мнение историческое, «народное славянское предание». По мысли И. Е. Забелина, ее нельзя определять временем прихода Рюрика на Русь, как об этом говорит летопись: она представляет собой, «вероятно, очень далекое предание о варяжской славянской колонизации на нашем финском севере из балтийского славянского Поморья особенно». Н. И. Костомаров, отмечая, что для событий с середины IX в. может быть только один источник — народные предания «в форме рассказов, песен, простых воспоминаний», подчеркивал, что хотя известия об изгнании варягов и несут на себе печать «старинного воспоминания», но при этом Сказание, даже если бы и было «в самом деле древнее предание, то… уже не дошло до летописца в своей древней чистоте» [861].