Михаил Бару - Непечатные пряники

В том же доме, где гостевал у Васильева Горький, жил инженер-технолог Иван Иванович Ожегов. Иван Иванович не занимался революционной деятельностью, не руководил марксистскими кружками, а родил нам вместе со своей супругой сына Сергея Ивановича Ожегова, нашего известного лексикографа и составителя толкового словаря русского языка, выдержавшего в прошлом веке больше двадцати изданий в период с сорок девятого года по девяносто седьмой. В селе Каменном Ожегов прожил первые десять лет своей жизни. Говорят, что где-то в архиве ученого хранится первый, еще детский толковый словарик, размером с небольшую записную книжку и состоящий из нескольких серых и рыхлых, криво обрезанных листов самодельной бумаги, изготовленных Сережей Ожеговым под руководством отца.

Теперь в Кувшинове, на доме, где гостил Горький и родился Ожегов, висят две мемориальные доски, есть улицы Ожегова и Горького, а в Народном доме, который теперь называется Центром досуга, есть комната, заваленная старыми стульями, из‐за груды которых торчит выкрашенная бронзовой краской гипсовая скульптура великого пролетарского писателя с отбитым носом.

Как бы к Горькому ни относиться, а именно он помог Юлии Михайловне Кувшиновой уехать в восемнадцатом году, после национализации фабрики 4 4 К семнадцатому году на фабрике и связанных с ней торфоразработках и железной дороге работало около четырех тысяч человек. На шести бумагоделательных машинах выпускалось тринадцать тысяч тонн печатной, писчей, тетрадной, почтовой, чертежной, с водяными знаками и оберточной бумаги в год. , невредимой в Москву, к племяннику, и получить в столице то ли квартиру, то ли комнату. Кажется, потом она смогла выбраться в Чехословакию и последние годы жизни провела там, а где «там» и где была похоронена – так никто и по сей день не знает.

После национализации настали трудные времена. Фабрика была на грани закрытия. Новорожденную социалистическую собственность стали расхищать новорожденные социалистические собственники. Ни с того ни с сего возникли пожары на бумажном и картонном заводах. Пришлось создать рабочую сторожевую охрану. Не было сырья, не было топлива. В добавление ко всем несчастьям кончились деньги, которые печатали в столице. Но это как раз и не вызвало беспокойства. Нет ничего проще, чем напечатать свои, местные. Хранятся теперь в музее маленькие бумажные прямоугольники достоинством в один и три рубля с печатью, на которой расплываются звезда и буквы ВСНХ, а поверх печати, подписи какого-то уполномоченного и надписи «Три рубля» напечатано красивым шрифтом «Каменская Писчебумажная Фабрика бывшего Товарищества М. Г. Кувшинова». Знал бы Михаил Гаврилович, какую печать станут ставить на его фамилию…

Производство в довоенном объеме восстановили уже к двадцать четвертому году. В тридцать шестом открыли тетрадный цех и стали выпускать восемнадцать тысяч тетрадей за смену в восемь часов семью рабочими или шесть миллионов школьных тетрадей в год. Тех самых, на которых в моем детстве на задней странице обложки печатали пионерскую клятву, гимн пионеров и таблицу умножения. Власти доверили каменским бумажникам самое дорогое – делать бумагу для собрания сочинений Ленина. Бумагу они сделали отличную. Такую, которая смогла вытерпеть даже то, что написал вождь мирового пролетариата.

В тридцать втором году отделение спортивного общества «Писчебумажник», организованное в двадцать пятом, в связи с обострением классовой борьбы решительно переименовали в «Бумажник». В тридцать пятом по просьбе рабочих фабрике присвоили имя Кирова. Еще и поставили ему памятник возле заводоуправления. А куда, спрашивается, было деваться… Зато через три года по просьбе тех же рабочих Каменное переименовали в Кувшиново.

В сороковом году по приказу Наркомата бумажной промышленности открыли техникум, чтобы готовить кадры для всей страны, а через год началась война и линия фронта придвинулась к границам района. Поначалу оборудование и специалистов эвакуировали на восток, но уже в декабре сорок второго, после разгрома немцев под Москвой, стали фабрику восстанавливать. На кувшиновской бумаге печатали газету Калининского фронта «Вперед на врага». В сорок четвертом достигли довоенного уровня производства. И это при том, что каждый второй из трех тысяч ушедших на фронт рабочих и специалистов фабрики не вернулся.

После войны освоили новую конвертную машину и стали выпускать по два миллиона конвертов в месяц. Между прочим, при царе складывали эти конверты вручную, пока руки не отвалятся, и все равно больше двухсот тысяч в месяц никак не получалось. В сорок седьмом установили новый сучколовитель Джонсона, против которого старый сучколовитель Хауга просто плюнуть и растереть. Потери волокна снизились с десяти до трех процентов. А новейшие флотационные ловушки волокна Свен-Педерсена, установленные в том же году? Промои волокна снизились почти в три раза… или увеличились… Короче говоря, стало очень хорошо, потому что достигли экономии волокна на сумму миллион рублей в год. И это при том, что до семнадцатого года таких ловушек вообще не существовало. Социалистическое соревнование разгорелось с такой силой, что фабрика трижды завоевывала переходящее Красное знамя Наркомата лесной промышленности, причем во второй раз с вытканными на знамени серебряными еловыми ветвями, а в третий – с серебряными ветвями и золотыми шишками. В семидесятом году за достигнутые производственные успехи фабрике, которая к тому времени стала называться целлюлозно-бумажным комбинатом, вручили на вечное хранение красное знамя райкома партии и исполкома райсовета, а через пятнадцать лет эта вечность кончилась и знамена перестали быть красными.