А. Подчасовой - Враги народа

Дальше Пятаков писал о «прекрасной нашей Красной Армии», о «гнусной, интриганской пораженческой возне этой ничтожной группки изменников», которой «было наплевать даже на оборону страны». Но чаша пятаковского терпения переполнена, и он восклицает:

«Не хватает слов, чтобы полностью выразить свое негодование и омерзение. Это люди, потерявшие последние черты человеческого облика. Их надо уничтожать, уничтожать, как падать, заражающую чистый, бодрый воздух Советской страны… Враг наш в стране побеждающего социализма увертлив. Он приспосабливается к обстановке. Притворяется. Лжет. Заметает свои следы. Втирается в доверие… Это — агентура, стремящаяся проникнуть в наши ряды и наносить свои подлые удары исподтишка…

Хорошо, что органы НКВД разоблачили эту банду. Хорошо, что ее можно уничтожить. Честь и слава работникам НКВД…».

Все это писалось в расчете на простоватость НКВД и в надежде замести следы. Не удалось!..

Не удалось, несмотря на то, что Пятаков сделал нечто большее, чем простое проливание чернил и крокодиловых слез в упомянутой статье. Он совершил шаг, который по своей провокаторской изощренности действительно превосходит фантазию Азефа и Малиновского. Устно он высказывал свою готовность выступить обвинителем на процессе троцкистско-зиновьевского контрреволюционного центра или в крайнем случае — исполнителем приговора. Собственной рукой хотел он расстрелять своих единомышленников и друзей — Зиновьева, Каменева и других участников банды, с которыми он по сути дела уже тогда, в августе прошлого года, должен был делить скамью подсудимых. Готов был расстрелять их, потому что хотел отомстить людям, назвавшим участников «параллельного центра».

Чем больше знакомишься с этими фактами, тем больше овладевает чувство гадливости, тошнота нравственная, переходящая в физическую, о которой писал Лев Толстой в «Воскресении».

Невольно вспоминается образ Смердякова из «Братьев Карамазовых» Достоевского. Побочный сын старика Карамазова и Лизаветы Смердящей, «существо знойно-завистливое, озлобленное», эпилептик с лицом скопца, нравственный урод с душою изощренного провокатора, — он убивает своего отца. И взгляды Смердякова на родину, и моральный его облик, и мастерство маскировки во многом напоминают нынешних подсудимых.

«Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна, — говорит он. — …В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона, французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы. Умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с».

Войдя во вкус, лакей Смердяков прибавляет:

«Русский народ надо пороть-с…». Разве далеко от этого ушел Троцкий, который в своем грязном листке, издающемся в Париже, пишет:

«Границы СССР… не имеют даже национального оправдания. Украинский народ, — чтоб взять один из многих примеров, — разрезан государственной границей пополам…».

По-видимому, единственно в целях «национального оправдания» Троцкий и. решил «уступить» Германии Советскую Украину, о чем договорился с Гессом. Ежели украинский народ «разрезай государственной границей пополам», то стоит ли, мол, нам держаться какой-то там презренной половинки; уступим им, — тогда у «умной нации» будет целая Украина.

Чтобы вернее совершить убийство старика Карамазова и ограбить его, Смердяков инсценировал припадок эпилепсии, а потом рассказывает об этом среднему брату Ивану:

«— Я упал тогда в погреб-с…

— В падучей или притворился?

— Понятно, что притворился-с. Во всем притворился. С лестницы спокойно сошел-с, в самый низ-с, и спокойно лег-с, а как лег, тут и завопил. И бился, пока вынесли».

Потом Смердяков рассказывает, как он убил старика, забрал деньги и, чтобы утаить улику, бросил на пол пакет, в который были завернуты деньги, и розовую ленточку подле, а впоследствии намеком навел прокурора на ложный след.

На изумленный вопрос Ивана, неужели же все на месте было тогда придумано, Смердяков отвечает:

«Помилосердствуйте, да можно ли это все выдумать в таких попыхах-с? Заранее все обдумано было».

Еще до убийства Смердяков намеками рассказывал о своих планах Ивану. И когда Иван его спрашивает: «…притвориться что ли ты хочешь завтра на три дня в падучей? а?» — Смердяков отвечает:

«Если бы я даже эту самую штуку и мог-с, то есть чтобы притвориться-с, и так как ее сделать совсем не трудно опытному человеку , то и тут я в полном праве моем это средство употребить для спасения жизни моей от смерти…». (Подчеркнуто мною. — И. Л .).