Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

В столицах стран Антанты, и, прежде всего, в Париже и Лондоне знали о безволии и зависимости Николая II от своего близкого окружения, накрепко связавшего его судьбу с судьбой Германии. Они всячески мешали проводить координированную политику России со странами Антанты. Появление Штюрмера во главе русского правительства еще более усложнило эти отношения и в Лондоне было решено послать в Россию представительную делегацию во главе с военным министром фельдмаршалом Горацио Китченером, который, помимо согласования военных действий и улучшения снабжения русской армии, должен был рассказать Николаю II и подтвердить документами вредительскую роль отдельных лиц из его близкого окружения, пособничество которых германским интересам у английской разведки не вызывало сомнений. У Китченера были неопровержимые доказательства участия «старца» Распутина в сборе ценной информации о состоянии русской армии и характере ее дальнейших действий, и использование им власти императрицы для выдвижения на высокие посты в государстве людей, завербованных германской разведкой. Поездка эта была согласована с английским королем Георгом V, также являвшимся двоюродным братом русского императора, и она готовилась в глубочайшей тайне. Однако, несмотря на строжайшую секретность готовившейся поездки, о ней стало известно в Берлине и крейсер «Гемпшир», на котором отправился в плавании Китченер, был торпедирован германской подводной лодкой и он погиб вместе с командой. Все мировые события мгновенно становились известны больной царице и она откликнулась и на эту трагедию, написав мужу: «По мнению нашего Друга (Распутина-автор) для нас хорошо, что Китченер погиб, так как позже он мог бы причинить вред России, и что нет беды в том, что вместе с ним погибли его бумаги. Видишь ли, Его всегда страшит Англия, какой же она будет по окончании войны, когда начнутся мирные переговоры» [372]. Император и императрица владели языком конспирации в совершенстве и здесь под словом «Его» скрывается не Распутин, а всесильный человек в близком окружении Александры Федоровны, имя которого было известно и царю.

Николай II мужественно переносил пленение своей воли и духа, и, понимая свою обреченность и безысходность, он все же надеялся на какое-то чудо, на спасение, которое могло придти к нему и его семье, чего нельзя было сказать об императрице Александре Федоровне. Она никогда не была сильной, наоборот, она была очень слабой и мнительной женщиной, и ею легко управляло близкое окружение.

Основной чертой царицы была замкнутость и сдержанность чувств ко всем, кто ее окружал, а тяжелая болезнь сына Алексея породила в ее душе чувство вины и страх за его будущее, навсегда укоренившийся в ней. В этом, постоянно живущем в ней страхе, императрице ничего не оставалось, как уповать на «старца» Распутина и на его способность выкрутиться из всяких житейских обстоятельств и передряг, и надеяться на его прозорливость в предвидении опасностей. Вера в чудодейственную силу и поддержку Распутина была так велика, что дало право императрице в письме Николаю II в конце 1916 года сказать: «Если бы у нас не было Его (Распутина-автор), все бы уже давно было кончено, я в этом совершенно убеждена!» [373]Но сам Распутин знал, в каких сетях он находился и не строил иллюзий ни себе, ни царской семье.

Через пять дней после письма императрицы генерал Алексеев был отправлен в отпуск по болезни, от которого он отказывался, но министр двора, граф Фредерикс, потребовал безоговорочно выполнить распоряжение императора. С 10 ноября обязанности начальника штаба Ставки стал исполнять генерал Василий Гурко, который оставался руководить Особой армией Западного фронта, в которую входили и гвардейские корпуса. Гурко нигде не проявил своих военных способностей, и с его именем связывались все худшие поражения, которые переживала русская армия осенью 1916 года. Это был человек благих намерений, высказываемых вслух, и плохих дел, совершаемых молча и тайно. При нем Ставка совершенно отказалась от проведения наступательных операций против немцев, но, чтобы не раздражать своим бездействием союзников, Гурко имитировал активность боевых действий на Румынском фронте [374]. Огромная армия, переставшая вести боевые действия и напряженно учиться, стала быстро разлагаться и революционизироваться.

В начале ноября открылась пятая и последняя сессия Государственной Думы, где, взявший слово Милюков, произнес чрезвычайно резкую речь. Он говорил об измене в придворных и правительственных кругах, о пагубном влиянии императрицы Александры Федоровны и Распутина на внутреннюю и внешнюю политику империи, он сообщил факты коррупции и предательства Штюрмера, Манасевича, Питирима, сведя их в одну клику шпионов, взяточников и подлецов. Многие факты он цитировал из немецких газет. Венцом его выступления стали ответственные слова, поразившие депутатов: «Теперь мы видим и знаем, что с этим правительством мы так же не можем законодательствовать, как не можем вести Россию к победе» [375].Он закончил свою речь риторическим вопросом, обращенным к депутатам и народу России: «Что это: глупость или измена?»