Анатолий Панков - Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

В шестнадцать лет устроила она меня в железнодорожную больницу, что располагалась прямо возле платформы Перово. Там и сейчас что-то медицинское находится. Кто-то из врачей посоветовал ей обратиться туда, поскольку меня замучила ангина, а там была новая техника. Назначили мне десять сеансов облучения «кобальтовой пушкой» – по пять с каждой стороны горла. Врач решил, что лучше мне не выдирать гланды, а уничтожить их облучением. Я ложился на бок. Меня накрывали толстым, похожим на резину, тяжёлым покрывалом. Надо мной в темноте склонялся какой-то сложный аппарат и в оставленную над моим горлом для его луча маленькую дырочку направлял поток частиц.

Это ли помогло или моё дальнейшее самолечение – обтирание снегом, ходьба голыми ногами по снегу, но потом я стал купаться в ледяной воде, ангиной больше не болел. Да и грипповал редко.

В интеллектуальном развитии заботливая, но безграмотная мама ничем помочь мне не могла. Запомнился такой анекдотический случай. По радио передавали классическую музыку. Мама кивнула на чёрную бумажную «тарелку», висевшую на стене (таким было самое распространённое в советских квартирах радио): «Да выключи ты, голова разболелась!» – «Мама, да это же Шопен!» – «Уж слишком он шипен…» Конечно, звуковое качество радиопередач было весьма сомнительным, но до покупки отцом шикарного по тем временам рижского лампового приёмника, связь с миром была только благодаря этой «тарелке».

Житейской философией мама также не смогла меня напичкать. И не пыталась. Но мне запомнился один разговор на щекотливую тему – о взаимоотношении с женским полом. «Слабохарактерный ты. Ой, будет из тебя жена верёвки вить», – горестно заключила она. Я отшутился. Понимал, что это она так отреагировала на мою «дружбу» с умной, волевой однокурсницей.

Каждая мать думает о том, как бы её птенца, выпорхнувшего из семейного гнезда в самостоятельную жизнь, не обидели, не подмяли, не закабалили. То ли из-за моей домохозяйской старательности такой вывод мама сделала, то ли из-за детской стеснительности и деликатности в обхождении с девчонками… На самом деле мой характер сложился совсем не мягкий. В борьбе с окружающей средой: и дома, и в криминализированном послевоенном быту. Да и отцовские гены тому способствовали.

Поскольку отец мало обращал внимания на моё воспитание и никак меня не контролировал, то эти семейные задачи легли на маму. Однако это меня не обременяло. У нас не было больших бытовых конфликтов. В моей памяти сохранились лишь два неприятных эпизода из наших взаимоотношений с мамой.

Первый случился ещё во время войны. Война тут не причём. Впрочем, как сказать. Отца нет, «пропал без вести». Мать с утра до вечера работает в столовой. Я, пятилетний, предоставлен сам себе. Чаще всего я оставался запертым в нашей комнатёнке. Но целый день сидеть в крохотном пространстве, без дела было тоскливо.

Даже война с крысами не убавляла тоску. Жуткие рассказы о том, как эти голодные обнаглевшие зверюги нападали на людей, особенно на детей, меня пугали лишь отчасти. Я заранее готовился к схватке. Залезал на подоконник, запасался всеми возможными предметами, пригодными для метания. И как только крысы начинали свой нахальный пробег сквозь щели по всем комнатам вдоль общего коридора, я пулял в них заготовленными «гранатами». Убить – не убил, но это придавало мне храбрости, особенно с наступлением темноты. Страшновато становилось, когда я уже потратил все свои боевые заготовки, а они продолжали шастать туда-сюда, и темнота сгущалась…

Но в тот жаркий летний день я гулял на свободе. Возможно, у мамы был выходной.

Сначала, едва выйдя на крыльцо барака, я подрался с каким-то противным мальчишкой. Не помню ни имени его, ни внешнего вида, но осталось только то, что он очень противный. И, хотя он был старше, выше и сильнее меня, я с ним отчаянно дрался. Видимо, он третировал меня раньше, а тут ещё чем-то разозлил. И я, а не он, полез в драку. Он отбивался. А всё равно лез. Он отталкивал меня своими длинными «граблями» и разбил мне нос. Сильно пошла кровь. Я отступил.

Вытираясь руками и рукавом, я испачкал всю одежду. Домой в таком виде идти не захотелось. И я отправился в «турпоход». В первый в моей жизни. Вдоль окружной железной дороги, а мы жили в сотне метров от неё, я ушёл далеко-далеко. Туда, где разгружались вагоны с углём. Видимо, это было уже ближе к станции Фрезер. Туда, где теперь в небо упираются конструкции Северо-Восточной автомобильной хорды. Пробираясь по терриконам, я несколько раз соскользнул по склону. Можно представить, каким «углекопом» я стал.