Анатолий Панков - Эх, хорошо в Стране Советской жить. От Сталина до Путина, от социализма до капитализма

Вот так и бывает, как в русской поговорке: от медведя попятилась, а на волка наткнулась. От германских войск сбежала, а беда настигла вдали от линии фронта.

Да и со мной было приключение в тихой Сергиевке, которая чуть не оборвала мою жизнь. Как ни странно, это событие, случившиеся, когда мне было лишь три года, врезалось на всю жизнь.

Тихий солнечный день. Я играл на дороге рядом с бабушкиным домом. Из-за крутого поворота от соседней деревни Ядровки выскочила лошадь, запряжённая в лёгкие дрожки. Возница то ли задремал, то ли отвлёкся, смотрел по сторонам и не заметил на дороге карапуза… Раздался истошный женский вопль. Это в один голос закричали бабушка и мама, когда до меня оставались считанные метры. Я увидел над собой лошадь, её оскаленную от натянутого повода морду, и запомнившийся на всю жизнь взгляд огромных глаз – недоумённых, укоризненных, словно она и сама испугалась почти неминуемой трагедии. А может, хотела этим мудрым взглядом предупредить меня на всю оставшуюся жизнь: бе-ре-гись!!!

Женщины набросились на зазевавшегося возницу. Тот в ответ тоже что-то не очень ласковое крикнул. Только я не испугался. То ли не успел, всё так быстро произошло, то ли ещё был слишком мал, чтобы понять меру опасности, то ли настолько был заворожён взглядом бездонных глаз огромного, сильного животного, что про угрозу тут же забыл…

Лечению своего недуга мама, как мне помнится, до поры до времени не уделяла должного внимания и запустила болезнь. Да и отец отнёсся к этой напасти равнодушно. Мама слишком долго терпела, спохватилась поздно: никакие таблетки и примочки уже не помогали. Врачи порекомендовали подлечиться в южном санатории грязями, ваннами. Но за свой счёт. Мама попросила у отца денег на поездку. Он не дал. Или она слишком неуверенно просила, сама не надеясь на успех лечения? Стала принимать грязевые ванны в московских клиниках. Не помогало. Это даже усугубляло болезнь, поскольку после процедур, принимаемых в центре Москвы, надо было долго добираться в наш окраинный район, зачастую в холодной электричке. Автобусы до нашего дома тогда ещё не ходили. А кто в те годы мог себе позволить ездить на такси?! Даже мысль такая нам не приходила.

«Виновата» мама и в том, что не хватило у неё силы воли бороться с этой болячкой упражнениями. Усиливается боль в суставах – она закутывается, прикладывает грелку или прижимается к протопленной печке и подолгу лежит. А надо было всё время «разрабатывать» конечности, невзирая на боль. И массаж, массаж… С массажем я помогал, но не так регулярно, как следовало бы…

В общем, она сдалась, уповая лишь на волю всевышнего…

Человек добрый и заботливый, мама, даже теряя подвижность, пыталась по-прежнему исполнять роль домашней хозяйки. Однако как с больными ногами добираться до ближайшего продуктового магазина, до которого сотни метров и где ещё надо отстоять очередь? Да и, чтобы достать (именно «достать»!) нужное и подешевле, приходилось не один раз ходить. А экономить старались любую копейку.

На всю жизнь запомнился мне крик на всю улицу: «Натанька! Треску по тридцать пять копеек выбросили!» Торговля «выбрасывала» продукты, а покупатели всё «доставали». И «бабы» бежали в магазин, потому что не всегда бывает треска по тридцать пять, а треска по пятьдесят шесть вроде бы дороговата. Хотя по пятьдесят шесть лучше качеством, без головы, и она есть сегодня, не надо ждать, когда «выбросят» ту, что дешевле. Но думали не столько о качестве продуктов, сколько об экономии денег, которых никому не хватало.

Готовила мама очень скромно. Никаких изысков. Более всего мне запомнились гречневая каша и компот. Каша – тем, что сначала надо было из крупы выбрать «глазки», разные непотребные включения. Чаще приходилось этим заниматься мне: «У тебя зрение лучше и пальцы ловчее». Я не любил это нудное занятие. А кашу любил. Мама так ловко отваривала, а потом разогревала на сковородке со сливочным маслом, что крупинки не слипались. А все вместе они издавали такой аромат, что я мог съесть полсковородки.

Компот любил за изобилие. Мама варила трёхлитровую кастрюлю. Свежесваренный мне не нравился, а вот настоится, да холодненький – не оторвёшься. Иногда приложусь прямо к кастрюле и глотаю, глотаю… Чуть не полкастрюли за раз. И гущину любил – яблоки, чернослив, урюк и особенно сабзу. Живые-то фрукты у нас появлялись лишь с новым урожаем.

Естественно, каждый день было первое – как правило, щи со свежей, а зимой – с квашеной капустой. Реже суп – с лапшой или рыбный, а также молочный вермишелевый, который мне очень нравился. На второе – любая доступная крупа или картошка. К ним иногда прибавлялась мясная котлета (просто кусок мяса был большой редкостью), жареная рыба или селёдка, а нередко открывалась консервная банка – с дешёвой рыбой типа частика или кильки в томатном соусе, или какая-то иная с маслом. К котлетам мама готовила подливу. Очень похожую на ту, что непременно добавляли в советских столовках. Так что этой подливы я наелся на всю жизнь. И, когда в некоторых дешёвых столовых льют её на гарнир, это не столько напоминает о детстве, сколько вызывает неприязнь.