Максим Бельский - Нетолерантность

В туалет «заключенных» водили с завязанными глазами, чтобы исключить возможность побега. Эксперимент начался с ареста «преступников» полицией, который включал в себя полную процедуру полицейского осмотра, включая снятие отпечатков пальцев, фотографирование в профиль и анфас, зачитывание прав. Полиция препроводила всех «арестованных» в тюрьму, где их раздели, обыскали, надели специально сшитую ради эксперимента униформу и бросили в камеры.

Охранники были вооружены палками и наручниками. Глаза их были надёжно спрятаны под солнцезащитными очками. Вместе с ключами от камер им выдали также свистки. Работа тюремщиков заключалась, как им было сказано, в соблюдении «права и порядка». Ученые напутствовали их: «Создайте у заключенных чувство тоски, чувство страха, ощущение произвола, что их жизнь полностью контролируется нами, системой, вами, мной, и у них нет никакого личного пространства… Мы будем разными способами отнимать их индивидуальность. Всё это в совокупности создаст у них чувство бессилия. Значит в этой ситуации у нас будет вся власть, а у них – никакой». Для заключенных же также были определены правила: они должны были всё время молчать, есть и отдыхать им полагалось строго по расписанию, обращаться друг к другу по номерам, а к охраннику – «мистер офицер». Также они были обязаны постоянно носить на голове туго сидящие колготки, для имитации бритых голов. И маленькую цепочку на лодыжках, как символ узника. Нарушение этих правил приводило к наказанию. Таймер был включен и эксперимент начался.

Уже вскоре взаимоотношения между тюремщиками и заключенными стали обычными для реально существующих тюрем: охранники начали считать заключенных опасными существами самого низшего сорта, а заключенные стали видеть в тюремщиках наделённых властью садистов. Один из охранников заметил: «Я был удивлен самим собой… Я называл их оскорбительными именами, заставлял чистить туалеты голыми руками. Я расценивал их как скот и должен был следить за ними на всякий случай, если они захотят что – то совершить».

Через несколько дней заключенные устроили мятеж в своей тюрьме. Они забаррикадировались внутри камер, приставив койки к двери. Охране было запрещено применять насилие, поэтому она ограничилась тем, что поливала восставших водой из противопожарных шлангов. Вскоре мятеж был ликвидирован, в качестве наказания кровати были вынесены из камер, заключённым пришлось спать на голом бетонном полу. Кроме того, чтобы пресечь новый заговор заключенных, было установлено дополнительное правило: прогулки стали разрешены лишь в ночное время. В это же время заключенных стали подвергать издевательствам, поскольку тюремщики ошибочно полагали, что видеокамеры выключены.

После этого заключенные пали духом и стали требовать досрочно завершить эксперимент. Они прониклись навязчивой идеей всеобщей несправедливости. У тюремщиков, напротив, развитие событий породило ощущение вседозволенности и способствовало быстрому развитию садизма.

Так, один из охранников, который до эксперимента считал себя добрым и неагрессивным пацифистом, на пятый день записал в своем дневнике: «Я специально выбрал его (то есть заключенного) для оскорбления, потому что я просто не любил его… Этот заключенный отказался есть свои сосиски… Я решил ускорить его кормление, но он не хотел есть. Тогда я размазал еду на его лице. Я не мог поверить, что это сделал я. Я ненавидел себя за содеянное, но его я ненавидел ещё больше».

На шестые сутки эксперимент был приостановлен, поскольку учёным стало совершенно очевидно, что его продолжение может привести лишь к трагическим последствиям. Результат был налицо: эксперимент вызвал у образованных, воспитанных в демократическом обществе, психически здоровых молодых людей длительный физический и эмоциональный стресс.

Филипп Зимбардо, подводя неутешительные итоги эксперимента, написал: «Что наиболее удивляет в экспериментальной псевдотюрьме, так это легкость, с которой возникает садистское поведение у совершенно нормальных молодых людей и эмоциональная патология среди тех, кто тщательно был подобран по признаку психологической стабильности».

Подобный эксперимент никогда никем больше не проводился, поскольку совершенно ясно, что он неэтичен по своей сути.

Спроецировав ситуацию на положение в палестинском обществе, где детей с яслей учат ненависти к евреям и неверным, приучая наивысшей добродетелью считать желание стать камикадзе – шахидом, я, не будучи специалистом, позволил себе сделать предположение о том, что и в этом случае у детей сознательно выращивается эмоциональная патология. Более того, невольно напрашивается мысль о том, что такая патология неисправима, ведь с малых лет из них растят подонков и убийц, закоренелых преступников. Какое будущее может быть у подобного общества, которое по сути представляет собой организованную преступную группировку?