Александр Пыжиков - Питер - Москва. Схватка за Россию

Изучение купеческо-крестьянского капитализма требует дальнейшего расширения наших представлений об этой хозяйственной реальности. Однако пока осмысление фактического материала происходит в традициях, присущих исследованиям капитализма классического типа. А ведь применительно к России это затрудняет выяснение природы протекавших здесь экономических процессов. Определить их специфику, опираясь на уже наметившиеся в историографии подходы, – актуальная задача исторической науки. По нашему убеждению, принципиально важным обстоятельством, определившим характер купеческо-крестьянского капитализма в России, было то, что он формировался преимущественно в рамках старообрядческой религиозной общности. Изучение взаимосвязи между идеологическими доктринами старообрядчества и развитием новых отношений в экономической сфере должно стать предметом особенного внимания исследователей. Но при рассмотрении этой сущностной особенности отечественного капитализма специалисты, как правило, ограничиваются простой ее констатацией.

Продвижение по этому пути необходимо начать с сопоставления как экономических, так и религиозных характеристик дореформенного периода. Общеизвестно, что в период с семидесятых-восьмидесятых годов XVIII века и до середины XIX повсеместно развиваются ремесла и мануфактуры. И почти в каждое десятилетие этого периода промышленный потенциал российской экономики в среднем удваивался. При этом нельзя не заметить, что начало хозяйственного оживления, а затем и поступательный рост экономики совпадают с утверждением новой политики в отношении старообрядцев. Конец конфессиональным притеснениям был положен из прагматических соображений: на первый план вышли экономические потребности государства. Закономерным следствием этого поворота, который наметился еще в конце царствования Елизаветы I, стало постепенное возвращение староверов в общественно-экономическую жизнь. Важная веха на этом пути – август 1782 года: выход знаменитого указа Екатерины II об отмене сбора с раскольников двойного оклада; таким образом, они приравнивались ко всем остальным подданным империи [65] См.: Указ «О несобирании в казну двойного оклада с городских и сельских жителей». 20 августа 1782 года // ПСЗ. №15473. Т. 21. С. 634. . Затем власти отказались от самого термина «раскольники», разрешили принимать их судебные свидетельства и допустили к выборным должностям по Городскому положению 1785 года [66] См.: «О неупотреблении причтами ни в письменных актах, ни в разговорах наименования раскольников». 6-7 марта 1783 года // Собрание постановлений по части раскола, состоявшихся по ведомству Св. Синода. Т. 1. СПб., 1860. С. 710. . В таких условиях староверие как религиозная общность пережило бурный расцвет. Как отмечали синодальные чиновники:

«зло усилилось до такой степени, какой и ожидать прежде было невозможно. Хотя раскол существует давно, но важнейшие успехи его принадлежат последней половине прошлого и началу нынешнего столетия ( последние десятилетия XVIII и первые десятилетия XIX века. – А.П.), т е. именно к тому времени, которое отличалось крайней веротерпимостью правительства и вместе с тем было временем общего преуспевания отечества нашего» [67] См.: Всеподданнейшая докладная записка Св. Синода. 2 апреля 1855 года // РГИА. Ф. 1661. Оп. 1. Д. 452. Л. 15. .

Сопоставление развития купеческо-крестьянского капитализма и распространения старообрядчества подводит к мысли о том, что это не изолированные, а взаимоувязанные процессы. Русские крестьяне и выходцы из них – купцы всех трех гильдий – представляли народную среду с присущими ей традициями, бытом, языком. Объединительным началом выступала старая вера, являвшаяся своего рода идентификатором данного социума – главной силы торгово-промышленного развития в дореформенный период. Сравним свидетельства двух ключевых правительственных ведомств – финансов и внутренних дел, касающиеся Москвы. Из заключений МВД следовало, что раскол «соединяется преимущественно по оконечностям города» , где оседают массы староверов, половина из которых пришлые [68] См.: РГИА. Ф. 1284. Оп. 209. Д. 212. Л. 43. . А вот обращение московского гражданского губернатора в Министерство финансов (март 1845 года). Он пишет о превращении Москвы в крупнейший чисто мануфактурный центр, объясняя это в первую очередь тем, что «многие фабрики по недостатку у нас в людях, сведущих по сей части, и самим способом сбыта произведений нигде в другом месте, кроме окрестностей столицы, существовать не могут» [69] См.: Письмо московского гражданского губернатора министру финансов Ф.П. Вронченко. 5 марта 1845 года // РГИА. Ф. 40 Оп. 1. Д. 11. Л. 154-155. . Оба эти высказывания убедительно иллюстрируют, какой же именно капитализм с конфессиональной точки зрения преобладал в крупнейшем фабричном центре империи. Для нас представляет интерес и такое наблюдение полиции: известный капиталист-беспоповец Е. Морозов (старший сын основателя династии Саввы Морозова) задался целью увековечить между раскольниками свое имя, присвоив его новому толку – морозовскому. Для этого он развернул пропаганду собственной персоны как защитника староверия, причем не где-нибудь, а по фабрикам и промышленным заведениям Москвы и Московской губернии, что указывает, где концентрировались раскольничьи гнезда [70] См.: Записка д.с.с. Игнатьева министру внутренних дел Д.Г. Бибикову «О современном положении раскола безпоповщинской секты в Москве и ее окрестностях». 19 июня 1854 года // РГИА. Ф. 1284. Оп. 209. Д. 212. Л. 22-23, 32. . Добавим, что в Москве старообрядцами являлось подавляющее большинство фабрикантов: из семнадцати крупных предприятий Лефортовской стороны всего лишь два принадлежали никонианам [71] См.: Рустик О. Старообрядческое Преображенское кладбище (как накоплялись капиталы в Москве) // Борьба классов. 1934. №7-8. С. 74. .