Питер Хизер - Великие завоевания варваров

Есть лишь один пример того, что исключительности и избранности династии придавалось большое значение, так как ее представители якобы были наделены властью свыше. Такого рода пропаганда умело разворачивалась в начале VI века в Италии при дворе Теодориха, предводителя остготов из династии Амалов. Он был правителем одного из первых государств – наследников Западной Римской империи. Объяснения тому, почему эта династия считалась священной, предложены в «Вариях» Кассиодора и нашли косвенное отражение в «Гетике» Иордана. Однако, если сопоставить эти притязания с настоящей историей династии Амалов, результаты будут весьма поучительны. Эта династия смогла получить немалую власть над готами только за поколение до самого Теодориха или около того (мы рассмотрим этот вопрос подробнее в главе 5), и, когда после его смерти не обнаружилось подходящих наследников мужского пола, от династии быстро избавились. Теодорих доказал, что он heilag благодаря серии блистательных завоеваний, и не в последнюю очередь самой Италии, однако этого было недостаточно для того, чтобы уберечь династию от крайне некомпетентных наследников. Все, что говорилось о роде Амал в тот период, когда Теодорих пытался закрепить власть за своим наследником, которым был его на тот момент несовершеннолетний внук [84], являлось на самом деле обычной пропагандой.

Доказательства важности разделения на возрастные группы, обязанности присутствовать на пирах, проведения советов и попыток утверждения своеобразных идеологий, методы насаждения которых были довольно ограниченными, лишь в самых общих чертах обрисовывают реалии политической жизни германцев. Однако основная идея ясна. Новая элита эксплуатировала экономическое развитие германских стран римского периода, укрепляя свое социальное влияние, позволив создать в IV веке, по крайней мере в некоторых регионах германской Европы, более крупные и стабильные политические институты; однако мы не должны переоценивать ее возможности. Более широкий социальный класс за пределами круга приближенных царя или короля и его дружинников сохранял свою значимость, как социальную, так и экономическую, и не мог не оказаться вовлеченным в политический процесс. Более того, он по-прежнему превосходил численностью королевских воинов и приближенных, поэтому поддержка этого класса была необходима для проведения масштабных военных кампаний. И в любом случае, как мы видели, между свободными гражданами и представителями царской дружины так или иначе могла существовать связь.

В более широком плане эта социальная группа также должна была в той или иной форме дать свое согласие на создание новых и куда более крупных союзов в позднеримский период. Аммиан приводит такой пример, рассказывая о попытке одного из алеманнских вождей выйти из союза незадолго до битвы при Страсбурге, что привело его к свержению и смерти. О том же говорит и тот факт, что не все старые политические объединения I столетия были уничтожены при создании новых в III и IV веках. У нас есть тому неопровержимые доказательства – касающиеся, правда, только племени франков: римские источники сообщают, что в этот союз вступили некоторые из уже имевшихся объединений, а именно: хатты, батавы, бруктеры и ампсивары. Процесс консолидации, по всей видимости, никогда не был простым; сомнительно, что уже образовавшиеся союзы просто решали вопрос о присоединении к новому голосованием, к тому же постоянно появлялись другие объединения. Аммиан уже упоминает о саллиях. Однако полного разрушения старых союзов для создания новых тоже не требовалось [85].

В череде политических образований, выделяемых в компаративных исследованиях, племенные союзы IV века, скорее всего, были бы связующим звеном между «ранними государствами» и «сложными вождествами». По обычно применяемым для анализа критериям, союзы эти были слишком крупными и стабильными и обладали слишком явственной социальной дифференциацией, чтобы считаться «племенами» или «простыми вождествами». И если присмотреться, станет ясно, что различия между ранними государствами и сложными вождествами заключаются в основном в степени организованности, стабильности, правоспособности и прочих аспектах. Нехватка надежных сведений о германских союзах IV века значительно усложняет попытки более точного их описания, к тому же те данные, которыми мы располагаем, порой приводят исследователя к противоречивым выводам. Масштаб полномочий формировавшихся правительств и, особенно в обществе тервингов, появление правящей династии, – это признаки государства, однако отсутствие придворных, каждый из которых выполнял бы свою функцию, и наличие признаков того, что уцелел более широкий класс элиты общества, скорее указывают на сложное вождество. Однако мы не ставим своей целью непременно найти ответ на этот вопрос. Для нас важен тот факт, что экономическая и социальная трансформации породили новый связующий элемент в германском обществе – по крайней мере, в некоторых регионах близ римской границы, – который был способен консолидироваться для решения определенных задач и даже собрать при необходимости десятки тысяч человек. В политическом плане эти новые структуры (союзы) основывались на уже имеющихся, в том числе существующих ранее социальных институтов, но их возможности и прочность свидетельствовали о том, что к прошлому древней Германии возврата уже нет.