Андрей Артизов - В октябре шестьдесят четвертого. Смещение Хрущева

Здесь выскажем несколько источниковедческих замечаний по поводу воспоминаний и исследований, посвященных октябрьскому пленуму.

Не подтверждающиеся подробности пленума приводит в воспоминаниях его участник кандидат в члены Президиума ЦК Мазуров. «На пленуме после освобождения Хрущева, – пишет он, – я выступил с замечанием, что нельзя сосредоточивать всю политику в руках одного человека, руководителя партии. Потому что если она неправильна, то народ связывает все недостатки и провалы с партией, а это вредно для общества. (Кстати, я сам об этом как-то не вспоминал, а много лет спустя перелистывал книжку одного итальянского историка-коммуниста и увидел ссылку на то мое выступление.) Я говорил эти слова искренне, а не подлаживаясь под ситуацию» [33] Мазуров К. «Главной заботой Брежнева был личный авторитет» // Л. И. Брежнев. Материалы к биографии / сост. Аксютин Ю. В. М. 1991. С. 205. . То ли Мазуров надеялся на то, что стенограмма пленума не сохранилась, то ли, зачитавшись книжкой итальянского коммуниста, сам уверовал в истинность своего рассказа, то ли на старости лет перепутал заседание Президиума, где действительно выступал, с пленумом, где не имел слова.

У Д. А. Волкогонова можно прочитать, что Хрущев не присутствовал на пленуме, поскольку сразу после заседания Президиума ЦК уехал на дачу. Однако это противоречит официальным документам пленума и воспоминаниям непосредственных участников событий.

По словам Шелепина, после окончания пленума в комнате, где обычно собирались члены Президиума, Хрущев попрощался с каждым за руку. Подойдя к Шелепину, он будто бы произнес: «Поверьте, что с вами они поступят еще хуже, чем со мной» [34] Шелепин А. «История – учитель суровый» // Л. И. Брежнев. Материалы к биографии. Сост. Аксютин Ю. В. М. 1991. С. 231. . Шелепину вторит его друг Семичастный, описывая ту же трогательную картину прощания [35] См.: Семичастный В. Беспокойное сердце. М. 2002. С. 371. .

Другой непосредственный участник событий – Шелест – категорически отрицает эту сцену. Он утверждает, что Хрущев даже не знал, что членов ЦК уже собрали на пленум. «Ему об этом сказали только в тот вечер, когда на 18 часов назначили Пленум… Узнав об этом, он сказал: «Я на Пленум не пойду – решайте без меня». Его начали просить: «Никита Сергеевич, ну надо!»

Я бы на его месте не пошел. Видно, он был уже раздавлен. Он очень добропорядочный человек был. Когда меня освобождали по моему заявлению, я не пошел на Пленум.

Здание Совета Министров СССР в Московском Кремле

Хорошо помню Хрущева в президиуме, за столом. На него жалко было смотреть. Жалко! А как только решили вопрос – он ушел. Уехал.

Он не прощался с членами Президиума. Уехал сразу и больше не появился. Говорят о том, что якобы он подошел к каждому члену Президиума, попрощался, сказал несколько теплых слов и т. д. Нет. Он несколько слов сказал на Президиуме. И все. Чтоб прощаться с каждым – этого не было» [36] Шелест П. Е. …Да не судимы будете. Дневниковые записи, воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М. 1995. С. 575–576. .

В рукописной версии воспоминаний Шелест упоминал о том, что после принятия пленумом решения о Хрущеве объявили перерыв и тот покинул зал и уехал домой. Отъезд Никиты Сергеевича подтверждал и член ЦК Новиков. «Хрущев… после голосования встал и ушел в заднюю комнату. Больше в своей жизни я Хрущева не видел» [37] Новиков В. Н. В годы руководства Н. С. Хрущева // Вопросы истории. 1989. № 2. С. 116. .

Скорее всего, Хрущев простился с членами Политбюро в одном из перерывов пленума либо заседания Президиума ЦК, после того как подписал заявление об отставке. Мы еще к этому вернемся.

Психологическое состояние Хрущева в этот день пытался оценить и Бурлацкий. «Я не верю в ту версию, которая промелькнула в воспоминаниях Сергея, будто его отец сам отказался от борьбы, так как устал, – писал он. – Нет! Это был боец, и боец неистовый! Достаточно вспомнить XX съезд, или июнь 1957 года, или Венгрию в 1956 году, или карибский кризис. И был еще Хрущев в прекрасной рабочей форме. Что-то не то и не так. Полагаю, что на этот раз Никита Сергеевич понял бесполезность борьбы. Все было разыграно куда более умело, чем в 1957 году. Аппарат ЦК, КГБ и даже армия, которую возглавлял друг Хрущева Малиновский, больше не подчинялись ему. И еще ближайший соратник – Микоян – по-настоящему побоялся включиться в борьбу. Делать было нечего. Надо было подставить непокорную прежде лобастую голову под неизбежный удар судьбы.