Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Окруженные со всех сторон враждебными государствами революционеры призывали французский народ сплотиться и принять брошенный вызов. В конце февраля Конвент объявил о призыве на воинскую службу 300 000 мужчин; в следующие несколько месяцев революционная армия формировалась за счет ассигнаций, то есть бумажных денег, обеспеченных конфискованными церковными землями (эти деньги считались законным платежным средством и представляли собой этакий принудительный кредит от богачей). В конце августа 1793 года по настоянию Лазара Карно, военного министра и «организатора победы», Конвент объявил, что «все французы подлежат призыву для нужд армии». Общество отреагировало на этот декрет по-разному, рекрутский набор спровоцировал восстания роялистов-шуанов в Бретани и крестьян в Вандее; «федералисты» во многих районах страны и южные мятежники долгие годы оспаривали власть Парижа. [434] Thomas Hippler, Citizens, soldiers and national armies. Military service in France and Germany, 1789–1830 (London and New York, 2008). Эти группы вскоре нашли поддержку в Британии, и в 1790-х годах британцы неоднократно (и неудачно) пытались высадить экспедиционные силы на западном и южном побережьях Франции. Власти подавляли эти бунты и восстания с невероятной жестокостью. Конвент наставлял Западную армию в октябре 1793 года: «Солдаты свободы! Разбойников Вандеи нужно истребить!» [435] Quoted in Reynald Secher, A French genocide. The Vendée (Notre Dame, Ind., 2003), pp. 250–51. В регионе ввели суровые репрессии, начали действовать революционные «адские колонны» ( colonnes infernales ), совершавшие крупномасштабные казни, – людей сжигали заживо и даже массово топили. Погибло свыше 100 000 человек, в основном гражданского населения, и была разрушена одна пятая жилищ. Отчасти объявленная цель Конвента – уничтожение Вандеи – отражала беспокойство столицы из-за связей между бунтовщиками и иностранными государствами и опасения за целостность Франции; отчасти же это было воплощение утопического видения, где мир напрочь лишен «реакционных» элементов.

Внутренняя энергия, высвобожденная революцией, вновь сделала Францию ведущей европейской державой. Многие современники считали, что Франция обрела идеальное государственное устройство для защиты от внешней агрессии и что оно не только превосходит абсолютизм, но и оставляет далеко позади Британию с ее финансово-милитаристским порядком. Том Пейн, к примеру, предсказывал, что британская смешанная монархо-парламентская система постепенно погубит ее национальное величие, как это случилось с континентальными монархиями, погубленными паразитической аристократией. По контрасту, утверждал он, современные республики наподобие Америки и Франции способны «вести войну всем народом». [436] Quoted in Richard Whatmore, ‘“A gigantic manliness”. Paine’s republicanism in the 1790s’, in Stefan Collini, Richard Whatmore and Brian Young (eds.), Economy, polity and society. British intellectual history, 1750–1950 (Cambridge, 2000), p. 150. For the strategic context of Paine’s thought see pp. 136, 138–40, 149 and passim. В следующие три года революционеры «затопили» Нидерланды, Западную Германию и Северную Италию. Они стремились не просто установить «естественные границы», но надеялись покончить с войнами посредством истребления реакционных правительств; притязания на континентальную гегемонию были пока не очевидны. «Французское государство заявляет, – говорилось в декрете Конвента в середине декабря 1792 года, – что врагом народа считается всякий, кто отвергает свободу и равенство или не содействует их достижению, желая сохранить или вернуть принцев и прочие привилегированные фигуры». [437] Decree of 15.12.1792, in Hall Stewart (ed.), Documentary survey, p. 383. Конвент клялся не складывать оружия до тех пор, пока все народы не примут принцип равенства и не установят у себя «свободное и всенародное правительство». Во всем многообразии своих революционных правительств – Национального собрания, Законодательного собрания, Национального Конвента и Директории – Франция пыталась добиться не столько абсолютной власти в Европе, сколько абсолютной безопасности через всеобщий мир. [438] David A. Bell, The first total war. Napoleon’s Europe and the birth of modern warfare (London, 2007).

Очень скоро, однако, революционеры обнаружили, что каждая новая территориальная экспансия делает мир все менее безопасным. После оккупации Бельгии многие французы стали говорить, что теперь нужно двинуться в Голландию, чтобы помешать ей, как сказал Дюмурье, «присоединиться к зловещему союзу, который может нас сокрушить»; к тому же «без Голландии наша позиция в Бельгии станет весьма уязвимой». [439] Quoted in Howe, Foreign policy and the French Revolution, pp. 119 and 151. Первое вторжение в Голландию в феврале 1793 года провалилось, но к концу следующего года вторая попытка удалась, и к середине января 1795 года был взят Амстердам. Через четыре месяца Франция в сотрудничестве с местными якобинцами учредила «Батавскую республику». В Италии наступление революционных армий – которыми с 1796 года командовал выдающийся молодой генерал Наполеон Бонапарт – стремительно двигалось по полуострову к «каблуку» итальянского «сапога», порождая импровизированные политические структуры: в 1796-м – Циспаданскую республику, в 1797-м – Цизальпийскую Галлию и Лигурийскую республику, в 1798-м – Римскую республику, в 1799-м – Партенопейскую республику. В марте 1798 года оккупированную Швейцарию преобразовали в «Гельветическую республику». Динамика определялась в равной степени страхом и алчностью.