Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Все это сильно отразилось на внутренней политике европейских государств. Во Франции успехи 1740-х годов укрепили авторитет монархии и усилили сплоченность населения. Народ поверил в опасность, исходившую от Британии, и в еще более коварный габсбургский «деспотизм». Поражение союзнической армии при Фонтенуа вызвало всеобщее воодушевление, и, как позднее заметил Наполеон, подарило ancien regime «дополнительные сорок лет». Как отмечал маркиз Аржансон в письме к философу Вольтеру сразу же после сражения, «люди в восторге, поскольку Франция сейчас может диктовать справедливые условия Европе». Отсюда следовало – пусть этого и не говорилось прямо, – что неспособность сохранить данную позицию сделает народ воистину несчастным.

Во многих других европейских странах война, напротив, привела к внутренним переменам. Мария Терезия вынуждена была пойти на дальнейшие уступки венгерскому дворянству, чтобы то продолжало участвовать в военных операциях. Тем не менее она старалась по возможности ограничивать полномочия представительных собраний, централизовать управление, повышать налоги, усиливать рекрутский набор и мобилизовать ресурсы, необходимые для возвращения Силезии. [286] P. G. M. Dickson, Finance and government under Maria Theresia, 1740–1780, 2 vols. (Oxford, 1987), especially vol. I, pp. 1, 266–7 and 270–71. Главный министр граф Гаугвиц не оправдал ее надежд, но все же сумел собрать средств на военные расходы существенно больше, чем его предшественники. Мария Терезия также искала козлов отпущения и обвинила богемское дворянство и евреев в сотрудничестве с пруссаками. В 1744 году она поэтому велела изгнать из Праги евреев как потенциальную «пятую колонну». Это спровоцировало первую общую транснациональную мобилизацию еврейства: во всех европейских странах публиковались петиции и протесты торговцев и общин, адресованные не только самой императрице, но и тем, кто мог на нее повлиять. «Дело касается всей религиозной еврейской общины, – заявляли евреи Гамбурга, – этих насильно разделенных тельцов. Израиль всегда сравнивали со стадом тельцов. Если бьют одно животное, остальные чувствуют эту боль». Союзник императрицы Британия заступилась за евреев; государственный секретарь лорд Харрингтон в беседе с австрийским послом осудил изгнание евреев как «порочное и вредящее общему делу – борьбе против Франции». Поначалу Мария Терезия не обращала внимания на мольбы и укоры, но позднее «раскаялась», и евреи смогли вернуться домой. Так Европа впервые осуществила, пусть и не вполне успешную, гуманитарную интервенцию от имени нехристианской общины. [287] Baruch Mevorach, ‘Die Interventionsbestrebungen in Europa zur Verhinderung der Vertreibung der Juden aus Böhmen und Mähren, 1744–1745’, Jahrbuch des Instituts für deutsche Geschichte, IX (1980), pp. 15–81 (quotations pp. 34 and 54).

Война сильно затронула и саму Британию. В тридцатые годы восемнадцатого века общественное мнение и парламент все громче выражали недовольство политикой примирения Уолпола. Военные неудачи за морем против Испании нанесли серьезный урон репутации кабинета, а фатальным оказалось «допущение» нарушения европейского баланса сил. В феврале 1741 года парламент обсуждал «Запрос об отставке сэра Роберта Уолпола», где кабинет обвиняли в том, что «в ходе пребывания оного у власти баланс сил в Европе был уничтожен; дом Бурбонов возвысился… Австрийский же дом ослабел». В последующие два года Уолпол неоднократно подвергался критике, причем многие противники стремились не просто сместить его, но устроить импичмент, заключить в тюрьму и даже казнить. Едва корона императора перешла к французскому ставленнику Карлу Альбрехту, положение Уолпола стало невыносимым, и он подал в отставку, избежав официального расследования и возможного наказания небольшим перевесом голосов. Его преемник, лорд Картерет, также потерпел неудачу из-за германской политики – частично из-за сомнительных платежей ганноверским войскам на британской службе, а частично из-за неспособности сдержать Фридриха. [288] The quotations are in Simms, Three victories, p. 289.

В Голландской республике война имела еще более серьезные драматические последствия для внутренней политики. С самой смерти последнего штатгальтера Вильгельма Оранского в 1702 году Соединенными провинциями управляли олигархии регентов и региональных собраний, не желавшие поступаться своей автономией, даже если того требовала внешнеполитическая ситуация. Когда французы стали наступать с юга, оранжисты усилили пропаганду за реставрацию института штатгальтерства, дабы вдохнуть новую жизнь в альянс с Британией и мобилизовать нацию к совместной обороне. Голландские памфлетисты напоминали публике о расправе с братьями де Витт в 1672 году как следствии провала попыток сдержать Людовика XIV. К середине апреля 1747 года откладывать решение далее было невозможно: французы перешли границу голландской Фландрии и явно намеревались покорить всю республику. «Вы уничтожаете нас, – жаловался французскому послу лидер «парламентской» партии, – вы возвращаете штатгальтера». Случился поддержанный британцами переворот – начался он в Зеландии под гром пушек эскадры Королевского флота, – который получил и поддержку населения. Вильгельм IV стал штатгальтером, причем титул признали наследственным для дома Оранских. [289] For the quotation see Rowen, The princes of Orange, p. 163. Однако ни усилия британцев, ни возвращение штатгальтерства не остановили наступление французов на Нидерланды. В мае 1747 года пала ключевая крепость Маастрихт, и казалось, что близится крах республики. [290] Gyllenborg is quoted in John P. LeDonne, The Russian Empire and the world, 1700–1917. The geopolitics of expansion and containment (New York and Oxford, 1997), p. 35.