Брендан Симмс - Европа. Борьба за господство

Стратегические вызовы конца семнадцатого века стимулировали потребность в реформировании имперской военной конституции ( Reichskriegsverfassung) . Мало кто спорил с Самуэлем фон Пуфендорфом, когда тот в выпущенном под псевдонимом знаменитом памфлете 1667 года призывал к единению империи и осуждал Вестфальский договор, позволявший «иноземцам лепить из Германии нечто по собственному усмотрению». [188] Quoted in Peter SchrÖder, ‘The constitution of the Holy Roman Empire after 1648: Samuel Pufendorf’s assessment in his Monzambano’, Historical Journal, 42 (1999), pp. 961–83 (quotation p. 970). Более противоречивым выглядело предложение создать Имперский совет, который будет консультировать императора в вопросах внешней политики, как уже было в конце пятнадцатого века. Некоторые предлагали увязать представительство в рейхстаге с количеством людей, которых конкретное княжество направило на службу империи. Большинство, однако, с осторожностью относилось к идее имперской регулярной армии. Пуфендорф предупреждал, что появление такой армии приведет к «военному деспотизму». Коротко говоря, немцы хотели результата, но не были готовы к средствам, которые требовались для достижения цели. [189] Wolfgang Burgdorf, Reichskonstitution und Nation. Verfassungsreformprojekte für das Heilige Römische Reich deutscher Nation im politischen Schrifttum von 1648 bis 1806 (Mainz, 1998), W. H. Pufendorf quotations pp. 70–73.

Мало-помалу борьба за Европу стала вестись не только на самом континенте, но и в коммерческой сфере и в колониях. В соответствии с доминировавшей экономической доктриной меркантилизма торговля представляла собой игру с нулевой суммой. Кольбер утверждал, что государство может улучшить свою торговлю, торговый флот и производство, только отняв долю торговли, флота и промышленности других держав. Опоздавшим придется «подражать» более удачливым соперникам. [190] Sophus Reinert, Translating Empire. Emulation and the origins of political economy (Cambridge, Mass., 2011). Захват как можно большего числа заморских колоний и наивозможно большей доли мировой торговли (а также препятствование в этом другим) стал главной составляющей большой стратегии. Однако все это было только способом достижения более важной цели в Европе. К примеру, после Тридцатилетней войны Мадрид утратил влияние в Центральной и Северо-Западной Европе, что заставило уделять больше внимания заморским делам, чтобы обеспечить ресурсы для укрепления испанских позиций в Нидерландах и империи. [191] О Вестфальском мире, пиренейском мире и имперской политике Испании: Stanley H. Stein and Barbara H. Stein, Silver, trade and war. Spain and America in the making of Early Modern Europe (Baltimore and London, 2000), pp. 57–105.

Походы Людовика значительно обезопасили французские границы. После подписания мирного договора в Неймегене главный инженер короля, Себастьян де Вобан, существенно укрепил новые рубежи на севере и востоке страны. Тем не менее французский король вознамерился сделать страну неуязвимой перед нападениями извне и, следуя политике Ришелье, создать «порталы» в соседние государства, чтобы постоянно грозить беспокойным соседям. Он уже владел важной североитальянской крепостью Пинероло, а в 1681 году аннексировал Касаль и окружил Савойю. Но главной заботой Людовика оставалась империя. Благодаря слабости Испании можно было не опасаться Фландрии; Англия при короле Карле II и его преемнике с 1685 года Якове II была настроена дружелюбно, однако внутреннее положение на острове было далеким от стабильного. Главная угроза для Франции исходила от австрийцев на востоке, которых поддерживали голландцы и, возможно, пруссаки. Лишь интервенция Австрии и Пруссии спасла в 1670-х годах Соединенные провинции. В 1680 году Людовик учредил «Палаты воссоединения» для разысканий исторических прав французской короны на те или иные земли; это обоснование позволило аннексировать германские территории вблизи восточных границ. В октябре 1681 года французские войска оккупировали Страсбур на Рейне. Однако этого было мало, поскольку каждый поход Людовика обнажал новую уязвимость страны на севере и востоке. «Палаты воссоединения» ускорили свою работу. В декабре 1683 года Испания собралась было нанести превентивный удар, но Людовик не останавливался. К середине следующего года он взял Люксембург. Все это вело Францию к неминуемому столкновению с империей. В июне 1684 года Людовик объявил, что «отныне германцы должны считаться нашими врагами». [192] Louvois’s remark of June 1684 is cited in Livet, ‘Louis XIV and the Germanies’.

На западе Людовик действовал относительно свободно, поскольку австрийцев снова отвлекла французская «хитрая дипломатия». В начале 1683 года турки возобновили наступление на север, за их армией следовал крупный контингент христиан-венгров. К июлю они подошли к Вене. Леопольд позорно бежал из столицы. Спас императора папа римский, для которого война была столкновением цивилизаций. У папы Иннокентия XI было мало собственных сил, но он готов был употребить значительные дипломатические и финансовые ресурсы церкви в поддержку крестового похода. Папа тоже пустил в ход «хитрую дипломатию»: с целью нападения на османов с тыла он в 1683 году отправил посла к персидскому шаху. Имелся и другой план – убедить христиан-абиссинцев напасть на Египет и тем самым отвлечь султана, однако из этого ничего не вышло. Легенда о пресвитере Иоанне умирала в муках. Тем не менее папе удалось добиться понимания у поляков и русских, которые выступили против османов. Польского короля Яна Собеского не пришлось долго уговаривать ударить по османам с юга, поскольку те представляли большую опасность для черноморских провинций Речи Посполитой. Иннокентий также обеспечил взаимодействие поляков с австрийцами. 11 сентября 1683 года Собеский подошел к Вене, где объединился с имперской армией и напал на османов. «Турецкий колокол» ( Türkernglocke ) в итоге так и не прозвонил над германскими землями. К концу семнадцатого века стало ясно, что призывы к христианскому единству против иноверцев, сплачивавшие европейцев со времен первых крестовых походов и примирявшие немцев с прихотями императоров, утратили силу. В этом отношении новое появление турок оказалось как нельзя кстати.