Вячеслав Дашичев - «Совершенно секретно! Только для командования». Стратегия фашистской Германии в войне против СССР. Документы и материалы

Фюрер : Нет. Это так. Русские сейчас прямо... Они немедленно будут отправлены в Москву, предстанут перед ГПУ и их принудят отдать приказ, чтобы северная часть котла также сдалась в плен [473]. Шмидт все подпишет. Кто не имеет мужества ступить на путь, на который в конце концов ступает каждый человек, тот не имеет также силы противостоять этому. Он попадает в душевный транс. У нас слишком много развивался интеллект и слишком мало твердость характера...

Цейтцлер : Это абсолютно необъяснимо.

Фюрер : Не скажите! У меня было письмо... Белов получил письмо. Я могу его показать вам. В нем он пишет: относительно людей я пришел к следующему заключению — и дальше указывается: «Паулюс — под вопросом; Зейдлитц: пал духом; Шмидт: пал духом».

Цейтцлер : О Зейдлице я тоже слышал плохое.

Фюрер : И ниже: «Хубе — человек!». Конечно (можно было бы сказать, что было бы) лучше, если б Хубе остался там, а другие вышли из окружения. Однако, хотя после всего этого ценность людей сейчас нам не безразлична, в войне в целом нам нужны мужчины. Я твердо убежден, что Хубе выйдет. В германской империи в мирное время ежегодно от 18 до 20 тысяч человек предпочитали добровольную смерть, даже не будучи в подобном положении.

В данном случае этот человек мог видеть, как 50—60 тысяч его солдат умирают и мужественно обороняются до последнего, и как мог он сдаться большевикам?! Ах, это...

Цейтцлер : Это нечто такое, что совершенно непостижимо.

Фюрер : Но первое (подозрение у меня еще раньше возникло). Это было в то время, когда он запрашивал, что ему теперь делать [474]. Как он мог тогда вообще делать такой запрос? Следовательно, в будущем каждый раз, если какая-либо крепость будет осаждена и начальник гарнизона получит требования о капитуляции, он первым делом станет спрашивать: что ему теперь делать?.. С какой легкостью он это сделал! [475]Или Бекер: он запутался со своим вооружением, сделал... и после этого застрелился. Как это просто сделать! Пистолет — это же легкая штука. Какое малодушие испугаться его! Ха! Лучше дать себя похоронить заживо. И именно тогда, когда он точно знал, что его смерть явилась бы предпосылкой удержания других котлов. Теперь, когда он подал (такой пример), нельзя ждать, чтобы солдаты продолжали сражаться.

Цейтцлер : Тут нет никаких оправданий. Он обязан был раньше застрелиться, как только почувствовал, что нервы могут отказать.

Фюрер : Если отказывают нервы, все равно не остается ничего другого (как сказать): я ничего не мог больше сделать,— и застрелиться. В этом случае можно было бы сказать: человек вынужден застрелиться, подобно тому как (раньше полководцы) бросались на меч, если они видели, что сражение проиграно. Это само собой понятно. Даже Вар приказал своему рабу: теперь убей меня.

Цейтцлер : Я все еще думаю, они, может быть, так и поступили, и (только русские утверждают), что всех взяли в плен.

Фюрер : Нет!

Энгель : Странно,— смею сказать,— что они не указали (что Паулюс был взят в плен, будучи тяжело раненным). В таком случае они могли бы впоследствии объявить, что он умер от ран.

Фюрер : Имеются ли точные сведения о ранении?.. Трагическое уже случилось. Оно должно быть предостережением.

Энгель : Не все фамилии генералов могут совпадать.

Фюрер : В эту войну никто больше не получит звание фельдмаршала. Все это будет сделано только после окончания войны. Не видав вечера и хвалиться нечего [476].

Цейтцлер : Была настолько полная уверенность в окончании, что его последняя радость...

Фюрер : Конечно, можно было предполагать, что конец будет героическим.

Цейтцлер : Иначе нельзя было и думать.

Фюрер : Как же можно было иначе действовать в таком окружении людей?! Ведь тогда бы я должен был сказать, что идиот тот солдат, который рискует своей жизнью, постоянно жертвует своей жизнью. Если спасует какой-нибудь маленький человек, это я еще пойму.

Цейтцлер : Командующему войсками это гораздо легче. По нему все равняются. Ему все же легче застрелиться. Простому человеку это труднее сделать.

Фюрер : Если маленький червяк, на которого валятся все беды, в подобном случае скажет,... и сдастся в плен, то это я пойму. Но я должен сказать: как героически... это нельзя оспаривать. Конечно, и многие немцы!.. и что мы, с нашим действительно таким духовно стойким офицерским корпусом, с нашими высокобоеспособными солдатами и нашим оружием, превосходящим в конечном счете русское, не можем добиться этого. Мы же всегда превосходили противника, не считая Сталинграда. Как только я сегодня ночью услышал об этом, я немедленно приказал Путткамеру уточнить, действительно ли все уже стало обнародовано. Если бы об этом еще не передали по радио, я немедленно приостановил бы это. Мне это потому так досадно, что из-за одного-единствешюго слабовольного, бесхарактерного человека перечеркнуто мужество столь многих солдат и теперь этот человек сделает это. Представьте себе: он прибудет в Москву, и вообразите себе эту «крысоловку»! Там он подпишет все. Он будет делать признания и составит воззвания. Вот увидите: теперь они пойдут по пути бесхарактерности до предела, докатятся до глубочайшего падения. Тут можно сказать так: одно зло неизбежно всегда влечет за собой новое зло.