Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Британский инженер Джон Перри, работавший в России в начале XVIII века, лично испытал влияние взяточничества в суде: «Подкуп судьи есть первый шаг, на который решаются; каждая сторона запасается деньгами, и обыкновенно тот, кто предложит больше, выигрывает тяжбу, тогда как обиженный, не имея исхода, должен оставаться довольным решением» [529]. В период петровского правления в список государственных преступлений стали включать коррупцию чиновников. Указы 1710-х годов провозглашали различие между «партикулярным» преступлением и государственным, определяя последнее через ущерб «государственному интересу». В конце концов коррупция чиновников вошла в список тех «пунктов», по которым людям разрешили обращаться напрямую к царю [530].

Петровские законы о коррупции 1714 года боролись с продажными чиновниками, которые ссылались на незнание законов: «Дабы впредь плутам… невозможно было никакой отговорки сыскать: того ради запрещается всем чинам, которые у дел приставлены великих и малых, духовных, военных, гражданских, политических, купецких, художественных и прочих, какое звание они ни имеют, дабы не дерзали никаких посулов казенных и с народа сбираемых денег брать». В 1720 году указ 1714 года повторили с комментарием: «Хотя оной его, великого государя, указ из Сената публикован и в указных книгах печатан и для всенародного ведения продаван, и ныне продают, и в губернии указы посланы», но в Сенате не сыскано записей о том, что губернии его получили. Поэтому указ, запрещающий брать взятки, повторили и потребовали от губерний подтвердить его получение. В том же году вышло еще два закона: против воровства государственного дохода и взяток. В 1722 году Петр снова разразился плачем о коррумпированности судейских работников: «Ведомо нам учинилось, что многих колодников, не только в истцовых исках, но и в великих воровствах и разбоях из тюрем отпускают подьячие из взятков, а репортуют об них судьям, будто они ушли, и взыскивают то на караульщиках и на тюремных сторожах. Того для, ежели впредь явитятся в побеге какие колодники, и таких взыскивать на подьячих, у которых были тех ушедших дела, и оными розыскивать и пытать вместе с караульщиками при истцах тех дел, дабы поманки не было. А буде судьи в том подьячим поманку учинят: то сами подлежат, яко разбойники, казни смертной» [531].

Кроме того, государство ввело меры по предотвращению коррупции, причем такие, что историки называют это время эпохой доносительства. Мы уже отметили, что за публичными писцами – как московской Палатки крепостных дел, так и местных контор – следили, чтобы они не брали взяток и работали аккуратно. Дела о коррупции расследовали комиссии, во главе которых стояли доверенные офицеры гвардейских полков Петра I. На короткий период в конце петровского правления военным полкам дали фискальные обязанности и надзор за фискальной деятельностью губернаторов. Для надзора за Сенатом создали должность генерал-прокурора, а сам Сенат должен был следить за судебными чиновниками. Петровское законодательство определяло пути подачи жалоб на коррупцию – это большой шаг вперед по сравнению с московским периодом. Новая должность фискалов, занимавшихся прежде всего сбором налогов, должна была принимать жалобы на коррупцию чиновников, расследовать их и докладывать в вышестоящие инстанции. Но поскольку множество контролеров сами оказались продажными людьми, эти усилия не привели к созданию честной стабильно работающей бюрократии [532].

Коррупция чиновников каралась безжалостно. В 1702 году расследовать дела о коррупции служащих поручили Преображенскому приказу, который уже занимался делами об измене и восстаниях. Последнее десятилетие Петра – время господства террора, направленного против подкупа и обратившегося даже против ближайших соратников Петра – Александра Меншикова и Петра Шафирова (см. главу 18) [533]. При этом против реформ работала их структурная слабость, которую отчасти создал сам Петр.

Судебные реформы Петра должны были выделить судебную систему и обеспечить ее профессиональными работниками и упорядоченной процедурой. Последняя задача была решена успешно. Институциональные реформы не были доработаны, сфера ответственности многих чиновников или была неясно описана, или пересекалась с работой других людей. Некоторые судьи, как видно на примерах из Арзамаса, работали профессионально, быстро и толково, но в целом корпус судебных работников не получил средств для выполнения своих задач. Не было доступа даже к базовым ресурсам – обновленным сводам законов, юридическому обучению для судей и писцов, не хватало вспомогательного канцелярского персонала, и не было контроля того, чтобы люди обращались только в новую иерархию инстанций. В эту эпоху законодательного регулирования всего и вся не был написан даже устав Юстиц-коллегии и надворных судов. Смелая попытка 1720-х годов – централизовать судебную систему – была подорвана почти с самого начала. Параллельно с иерархией судов общего назначения продолжали существовать отдельные суды, сферы юрисдикции которых пересекались, в том числе Преображенский приказ для расследования преступлений против государства и военные, морские, городские и монастырские суды. Разделение властей не было доведено до конца, потому что все суды зависели от губернаторов и их подчиненных и от военных полков, которые должны были помогать судам выполнять полицейские функции. Кроме того, местные администраторы, такие как губернаторы и вице-губернаторы, сами служили судьями в надворных судах. Мы говорили, что уже в 1722 году независимые «нижние» суды вошли в состав судов местных воевод вместе с асессорами [534].