Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Судебная практика XVII века показывает одержимость Кремля поиском колдунов в своих рядах. В главе 6 мы рассматривали случай 1638 года, когда две придворные белошвейки обвинили друг друга в попытках околдовать царицу. Обвинения множились, пока в дело не оказались вовлечены около десяти женщин. Они пережили несколько испытаний пыткой и допросами, но ни одна не была признана виновной настолько, чтобы заслужить смерть, большинство из них отправилось в ссылку. Р. Згута подробно разбирает и другие случаи поисков колдунов в Кремле: в 1635 году служанку с мужем сослали в Казань вместе с женщиной, обвиненной в колдовстве, и ее мужем, а в 1640-х годах было следствие по делу мужчины, который в тюрьме хвастался, что собирался околдовать царицу [914].

Даже когда царская семья не была замешана в дело напрямую, обвинение в колдовстве оставалось очень тяжелым. В. Кивельсон, И. Левин и другие доказали, что в большинстве дел о колдовстве речь шла о неудачном лечении, а не о договоре с дьяволом, о чем чаще тревожилось западное христианство. Возможно, по этой причине массовая охота за ведьмами, бушевавшая в Европе весь XVI век, практически обошла Россию стороной. С единичными случаями разбирались как с уголовными преступлениями, когда соседи обвиняли соседей, а родня – родню в сглазе и причинении смерти, болезни, бесплодия и т. п. [915]

Что касается приговоров, лишь малая часть обвиненных ведьм были казнены. В. Кивельсон, обработавшая больше двухсот случаев, считает, что казнили десять процентов. Р. Згута дал такую же оценку для сорока семи дел; оба исследователя работали с материалом XVII века. Оставшиеся 90 % заканчивались, так же как другие уголовные дела, разными наказаниями в зависимости от тяжести вины [916].

Ведьм в Москве казнили так же, как в Европе, – сожжением, опираясь на библейское изречение (Ин. 15:16): «Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают». Огонь полностью уничтожал силу злого духа, воплощенную в ведьме [917]. В остальном эти казни совершались по тому же шаблону, что кары за обычную уголовщину. Например, в 1647 году шацкому воеводе было приказано казнить мужа и жену, которых признали виновными в колдовстве. Он должен был пригласить к ним священника и приказать причаститься должным образом, хотя в указе не уточняется, какой срок был отведен осужденным на покаяние. Затем он должен был отвезти их на городскую площадь, объявить им и собравшейся толпе их святотатственные преступления и сжечь их в срубе, «оболокши соломою». В 1676 году сокольский воевода получил схожее распоряжение: казнить пушкаря с женой за отравление людей волшебными корнями: им должны были предоставить священника и затем казнить в торговый день перед толпой, сжечь вместе со злыми корнями и травами. Воевода получил приказ 29 октября и провел казнь шесть дней спустя, 3 ноября [918]. Заметим, что в обоих случаях приговоренным дозволили духовное утешение, и, если бы от их тел не остался один пепел, их, возможно, похоронили бы по-христиански. Отлучение от церкви было редким и позорным наказанием.

Указы середины XVII века требовали, чтобы сжигались и предметы черной магии, и колдуны, которые ими пользовались. В 1628 году, когда в Нижнем Новгороде у монастырского дьякона нашли книги для гаданий, книги сожгли, а дьякона по меньшей мере год держали в заключении в монастыре, отлучив от таинств. Адам Олеарий рассказывает о случае, когда русские обвинили двух иноземцев в колдовстве на том основании, что у них были скелет и череп, не понимая, что иностранцы пользовались ими для нужд ремесла: один был врач, а второй – художник. Олеарий сообщает, что люди эти отделались порицанием, «а скелет перетащили через Москву-реку и сожгли» [919].

Не всех осужденных и приговоренных колдунов сжигали. В 1656 году в городе Лухе разгорелась уникальная охота на ведьм: четверых обвиненных в колдовстве мужчин обезглавили, а осужденную женщину заживо закопали в землю. В других случаях наказание могло принимать формы необычных телесных увечий: например, в 1648 году белевский помещик сдал властям своего крестьянина с уликой – заклинанием, написанным на бумажке. Крестьянин показал, что ни разу его не использовал, но все равно его признали виновным в колдовстве. Приговор: «воровское письмо» сжечь у него на спине, а затем высечь его кнутом, «чтоб вперед неповадно было таким воровским заговором учитца и писать». В подобном деле 1694 года осужденного приговорили к такой же каре [920].