Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Описанные нормы проводились в жизнь и на практике. Когда в 1637 году в Курске жена посадского человека и двое мужчин были приговорены к смерти за убийство, в вердикте было особо указано, что перед казнью их должен посетить священник. В двух делах 1647 года таким же образом смертные приговоры за колдовство и за гадание содержали требование, чтобы к приговоренным привели священника (в одном случае упомянуто и причастие) перед казнью сожжением [787]. В деле об убийстве 1648 года оговорено, что перед казнью нужно позвать священника; то же видим и в деле о колдовстве 1676 года. В приговоре по делу 1729 года, в котором дворянина казнили за убийство нескольких его крепостных, также предусмотрено участие священника [788]. То, что казнимых, независимо от преступления, не отлучали от таинств, позволяло хоронить их по церковному обряду.

В отличие от разработанного спектакля, в который превращалась казнь в Западной Европе, в России сверх сказанного не предусматривались какие-либо дополнительные ритуалы. В очень редких случаях перед лишением жизни применялись избиения, подобные пыточным: таково битье кнутом перед казнью за третью кражу в некоторых губных грамотах XVI века, такова торговая казнь двух стрельцов в Брянске перед их повешением за убийство, «чтоб впредь иным неповадно было так воровать» [789]. Но, как правило, дополнительные пытки не требовались и не применялись.

В русском изобразительном искусстве казни нашли крайне ограниченное выражение – существует только несколько летописных миниатюр. Никто из иностранцев, таких как Олеарий и Мейерберг, возвращавшихся из России с позднее гравированными многочисленными зарисовками политических и церковных событий, не оставил рисунков казней до Корба, ставшего свидетелем экстраординарной расправы Петра I над стрельцами. В Европе, напротив, повсюду ходили иллюстрированные листки на английском, французском, голландском и немецком с изображениями и комментариями на злобу дня о разнообразных событиях, включая и многие казни. Их политический дискурс отличался живой манерой и как критическим настроем, так и оправданием свирепых наказаний и казней [790]. Отсутствие изображений и описаний казней, совершавшихся в Московском государстве (до 1671 года – Разин и в 1698 году – стрельцы), при этом только подтверждает то, на что указывают источники: казни всех преступников, кроме наизлейших, производились оперативно и с минимальным церемониалом.

Российские законы требовали, чтобы казнь была совершена быстро, а рассмотренные нами ритуальные элементы не могли бы дать существенной задержки. Задержки возникали, если приходилось долго искать палача или ждать базарного дня (обычно выпадавшего на пятницу, но иногда случавшегося и чаще), но не от приготовлений к сложной постановке и не от сбора официальных лиц, который не практиковался. Агенты власти быстро проводили в жизнь свои приговоры или приказы, полученные из центра, даже в случае с экзекуциями, не связанными со смертью. Так, в 1622 году крапивенский воевода получил приказ из Разряда бить провинившихся кнутом «тотчас»; в 1630 году подобным же образом ряжскому воеводе было велено тотчас исполнить приказ, а иначе быть ему от царя «в великой опале без всякия пощады», если из-за его нерасторопности государеву делу «учинится мотчанье [задержка. – Примеч. авт. ]». В двух делах 1669 года телесное наказание было произведено в самый день вынесения приговора: в одном случае били батогами сына боярского, уклонявшегося от службы; в другом – торговца, по незнанию упаковывавшего товары в выброшенные приказные отписки [791].

В таком же духе в срочном порядке производились и смертные казни. Как мы видели в главе 7, указы XVI и XVII веков активно поощряли чиновников по уголовной части казнить без консультаций с центром; те так и поступали. В 1635 году курский воевода получил указ казнить троих ответчиков по делу об убийстве. Он ответил, что, послав священника причастить их, велел привести приговор в исполнение 3 марта, то есть через неделю после получения приказа. В сходном случае в 1648 году по делу, уже цитированному выше, о человеке, обезглавленном за убийство отца, приказ был получен в апреле, а воевода донес, что казнь совершили 11 апреля, то есть менее чем через две недели. Напротив, в июле 1628 года Разряд запрашивал брянского воеводу с некоторой резкостью, почему приговоренные еще в марте «по ся места не вершены»; в это время они еще сидели в тюрьме [792].

После 1649 года суды старались предоставлять требуемое законом время на покаяние, но не всегда полностью. В приговоре, вынесенном в 1650 году, были оговорены шесть недель покаяния для ливенского сына боярского за убийство, и ливенский воевода подтвердил, что этот срок был ему дан. В другом деле, решенном в 1650 году, козловский воевода получил приказ казнить двух преступников, уже три года сидевших в тюрьме. Хотя приказ ничего не говорит о времени их покаяния, воевода мог иметь в виду именно это, когда отложил казнь более чем на месяц (получение приказа – 29 июня, казнь – 2 августа). Не исключено, что у него просто были другие срочные дела. В другом подобном случае он допустил примерно такую же задержку (29 июня – 31 июля) между получением приказа и телесным наказанием двух преступников, которым покаяние с отводимым на него временем не требовалось [793].