Сборник статей - Москва и Восточная Европа. Национально-территориальные проблемы и положение меньшинств в странах региона. События. Факты. Оценки

Аналогичным образом оценивал судьбу польского вопроса австро-венгерский министр иностранных дел граф Стефан Буриан: «С началом войны, когда столкнулись все европейские интересы, ни одна мысль не была посвящена Польше. Ведь ни одно из трех участвовавших в разделах государств не испытывало ни желания, ни необходимости затрагивать польский вопрос» [16] Ibid. S. 457. .

«Вторжению» национального вопроса в область реальной международной политики, а затем и международного права способствовали многие обстоятельства: приобретение войной затяжного характера, возрастание роли в ней не только действующих армий, но и тыла, необходимость собственной консолидации и деморализации вражеских государств [17] Весьма глубоко и неожиданно точно эту специфику Первой мировой войны оценил ее активный участник генерал Эрих Людендорф: «В этой войне уже нельзя было отличить, где начиналась мощь армии и флота и где кончалась мощь народа. И вооруженные силы, и народ составляли одно целое. Мир увидал войну народов в буквальном смысле этого слова. С этой объединенной мощью стояли друг против друга самые могущественные государства нашей планеты. К борьбе против неприятельских вооруженных сил на огромных фронтах и далеких морях присоединились борьба с психикой и жизненными силами вражеских народов, с целью их развалить и обессилить» (Людендорф Э. Мои воспоминания о войне 1914–1918 гг. М., 1923. Т. 1. С. 7). , желание правительств оправдаться за втягивание своих стран в самую жестокую и кровопролитную в истории бойню. Выход виделся в формулировании и активной пропаганде «идеальных», «высоких» мотивов продолжения вооруженного конфликта до победного конца. Как писал Ллойд Джордж, «ни в одной стране народ не желал нести страшные все возрастающие жертвы и тяжелое бремя только для того, чтобы расширить границы империи или покарать нарушителей мира» [18] Ллойд Джордж Д. Правда о мирных договорах. М., 1953. Т. I. С. 31. Сходную оценку высказывают и другие современники и участники событий (см., например: Benes E. Smysl Ceskoslovenské revoluce. S. 17–18). .

Активная, глобальная по масштабам пропаганда, обрушенная воюющими государствами на вражеские армии и гражданское население, а также нейтральные страны, и стала одной из отличительных особенностей Первой мировой войны. В ход пускались самые разнообразные аргументы, если только они обещали хоть немного ослабить врага.

В арсенал основных аргументов Антанты в пользу продолжения войны до полной победы постепенно вошло утверждение, что она ведется демократиями с грубым германским милитаризмом за обеспечение всем угнетенным нациям Европы права на самоопределение и независимое существование. Тем самым в пропагандистский оборот было включено положение, активно популяризировавшееся в предшествующие годы и десятилетия либералами, социалистами и пацифистами в качестве высокоморального и эффективного средства предупреждения международных конфликтов и войн.

Обдумывание и взвешивание государственными деятелями Антанты и Центральных держав возможных выгод и угроз, связанных с использованием в пропаганде положения о праве наций на самоопределение потребовало немалого времени. Если говорить об Антанте, то применению ею этого лозунга мешала прежде всего Россия, руководство которой не делало решительных шагов в польском вопросе. Министр Сазонов в 1914–1916 гг. не раз убеждал Николая II лично пообещать полякам объединить все их земли в составе Российской империи на правах широкой внутренней автономии и даже встречал у последнего определенное понимание [19] Сазонов С. Д. Воспоминания. С. 373–389. . Но публичных выступлений императора по этому вопросу до конца 1916 г. не было. А российский премьер И. Л. Горемыкин 1 августа 1915 г. в Государственной думе всего лишь подтвердил обещание, данное полякам в воззвании Николая Николаевича, указав при этом, что перемены будут произведены только после победы России в войне [20] Filasiewicz S. La question polonaise pendant la guerre mondial. P. 27–28. . Да и для правительства Великобритании, имевшего дело с острейшей ирландской проблемой, увлечение лозунгом о праве наций на самоопределение представлялось опасным.

После оставления русскими войсками Царства Польского и постепенного угасания надежд на близкую победу международная атмосфера вокруг польского вопроса стала постепенно меняться в благоприятном для поляков направлении. Уже в январе-феврале 1916 г. британские политики в ходе переговоров с полковником Э. Хаузом, доверенным лицом президента США В. Вильсона, обговаривали вопрос о будущем государственном статусе Польши [21] Архив полковника Хауза. М., 1937. Т. II. С. 99, 138. . Но этот разговор не следует трактовать как свидетельство перелома в сознании англичан. Польский вопрос, так или иначе присутствовавший в европейской политике все время с момента разделов Речи Посполитой, трактовался ими не как составная часть общей проблемы судьбы угнетенных народов Европы, а как совершенно самостоятельный, изолированный, имеющий не столько политический, сколько моральный характер. Раздел Польши – это несправедливость в отношении государственного европейского народа, и ее следует исправить или смягчить, объединив всех поляков в границах России. А обращение к указанному вопросу Хауза могло объясняться заинтересованностью Вильсона в голосах американского электората польского происхождения на осенних президентских выборах в США.