Евгений Додолев - ГРАНАТОМЕТ ЭДУАРД ЛИМОНОВ

– Насколько мне известно, один из ваших кумиров – Юкио Мишима. Собираетесь ли вы повторить его последний подвиг?

– Кумиры бывают у пятнадцатилетних мальчиков. Мишима близок мне более всего в книжке под названием «О Хагакурэ», это комментарии к учению самурая (впоследствии буддийского монаха) Йошо Ямамото (1659—1719). «Комментарии к Хагакурэ» – моя настольная книга. Самурайская этика – этика мужественности. (Рекомендую книгу к преподаванию в российских школах). «Путь самурая есть Смерть» – эти строки из «Хагакурэ» были написаны на головных повязках пилотов-камикадзе во Вторую мировую войну.

Еще с Мишимой меня связывает культ тела. Достаточно хилый в детстве, Мишима слепил свое тело в великолепный сгусток мышц. Мишима принадлежит к одному со мной политическому лагерю. Он традиционалист, как и я. Для него Япония и император были священными понятиями. Его государственный переворот не удался, и он покончил с собой в 1970 году. В известном смысле мне повезло больше.

Я успел надышаться порохом в Югославии в 1991 году и успел погреться об АК-74-С в Приднестровье. Он же только проходил военную подготовку на армейской базе со своими ребятами. В любом случае великолепный тип. Полковник Д'Аннунцио тоже был великолепным типом писателя. И Маринетти… А то у вас все Мандельштам да Пастернак, Цветаева, Ахматова – жертвы, одним словом. Я не люблю жертв, я люблю героев.

– Кем вы хотели бы остаться в истории: поэтом-политиком или наоборот?

– «Блажен, кто смолоду был молод, Кто после вовремя созрел…» Я был поэтом, когда следовало им быть, вовремя созрел и стал прозаиком, сейчас я с такой же страстью отдаюсь написанию статей, воззваний и манифестов, с какой когда-то писал стихи. Я не маленький поэтик-авангардистик, карлик, всю жизнь сосущий один и тот же палец, я явление мощное, и когда мне становится тесно в рамках жанра, я без церемоний перехожу в другой жанр. Но все это я: поэт, романист, журналист и автор воззваний. Мечтаю быть автором листовок. Вот великолепный жанр!

– Марковский писал: «Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли – Москва». Веши предпочтения?

– Умереть в постели – самое позорное для человека. Вот истеричного Тарковского похоронили на забытом кладбище-гетто в Сент-Женевьев де буа. Умирать нужно в бою, в перестрелке, в восстании. О захоронении кто-нибудь позаботится.

– Вас не удивило, что Владимир Максимов написал о вас пьесу, а театр имени Гоголя поставил по ней спектакль «Там, вдали… за бугром», главный герой которого – Варфоломей Ананасов?

– Я спектакля не видел, но мне сказали, что в нем использованы фрагменты из «Эдички». Это нарушение всех международных норм авторского права! Пусть деньги платят! По поводу того, удивило – не удивило… Нет, не удивило. Во Франции сейчас (1992 – Е.Д.) готовится к выходу моя биография, биографическая книга обо мне. Это нормально, я это заработал.

– Насколько я знаю, вас пригласили на премьеру этого спектакля вместе с четой Горбачевых. Вы не пошли из-за них (я, впрочем, но знаю, пришли ли они)?

– Нет, в это время я был на войне в Абхазии.

– Недавно один мой знакомый высокопоставленный демократ, ведущий популярной телепередачи, говорил мне с пафосом: «Неужели Лимонов не понимает, что, если бы он перестал валять дурака, интеллигенция приняла бы его в свои распростертые объятия?!»

– Они меня не спросили, захочу ли я принять интеллигенцию в свои объятия.

– Почему вы отказались стать членом либертарианской партии?

– Я понятия не имею, что это такое. Я вообще никогда не хотел быть членом какой бы то ни было партии. А удел меньшинств всяких меня никогда не интересовал. Зачем мне это?! Я человек и писатель многогранный, во мне бушуют разные стихии, зачем я вдруг буду становиться членом какой-то либертарианской партии? Это непродуктивно. Русский народ в подавляющем большинстве консервативен, как и всякий народ. Я отчасти тоже консервативен, несмотря на все мои опыты и демарши и восемнадцать лет жизни за границей. Я очень похож на своих родителей, которые совершеннейшие пуритане во всем: в жизни, в сексе… Мой отец не пьет, не курит. Они с матерью прожили пятьдесят один год вместе…

– Вы только что были в гостях у своих родителей в Харькове. Вам не становится тоскливо от одной мысли, что вы можете уподобиться своим родителям до такой степени, что пятьдесят один год проживете с какой-нибудь одной женщиной?