Фанатическая уверенность в своей правоте, готовность к не останавливающимися ни перед какими жертвами насилию и репрессиям, оказались теми дополнительными главными факторами, без которых большевики не смогли бы победить. Для достижения своей главной цели – построения социализма в крестьянской стране и превращения России в плацдарм распространения мировой социалистической революции, большевики были готовы подавить силой любое сопротивление. Насилие по отношению к своим политическим оппонентам и принуждение по отношению к колеблющимся слоям, прежде всего, к мелкой буржуазии и крестьянству – считалось большевиками не только оправданной, но и необходимой мерой.
Оппозиция большевикам, включая консервативно-монархическую, оказалась настолько слабой и неспособной организовать серьезное вооруженное сопротивление, что, по мнению некоторых специалистов, без даже такой не столь значительной финансовой и военной помощи Запада никакой гражданской войны в России не было бы. Поддержка простых народных масс, обеспечившая большевикам превосходство в людях и вооружении, вела к быстрому подавлению любого военного сопротивления советскому режиму. К несчастью России и ее народов, на самом деле банкротами оказались не только либералы, но и консерваторы-монархисты. Без «железных обручей» самодержавия, умеющая только разглагольствовать европеизированная российская элита оказалась беспомощной перед страшной народной волной-цунами.
Для простых людей (крестьян, рабочих, солдат, матросов) большевики были ближе и понятней их конкурентов и врагов. Многие видели правду и справедливость на стороне большевиков, в их речах, лозунгах, политике. Иначе большевики никогда не смогли бы удержать власть в условиях длившейся три года войны. Не нужно преувеличивать интеллектуальные и организационные способности большевиков. Они не были ни умнее, ни профессиональнее белых. Преимущество большевиков и главная их сила были в том, что они были с народом, а народ был с ними. И еще, не менее важное – большинство простого народа испытывало неприязнь, враждебность и даже ненависть к господствовавшей до революции европеизированной культуре и к ее представителям. Без понимания той особой роли, которую сыграл в революции, гражданской войне, культурный раскол российского общества – нельзя объяснить ни жестокость этой войны, ни победу большевиков. Как уже отмечалось выше, в этой войне главный конфликт пролегал не в социальной области, а в области культуры. Поэтому у Белого движения, представлявшего европеизированную Россию, не было много шансов победить.
Гражданская война характеризовалась особой жестокостью обеих сторон конфликта и принесла много бедствий миллионам российских людей. По оценкам специалистов, потери России в Первой мировой войне были многократно меньше тех жертв, которые унесли военные действия Гражданской войны. Если в Первой мировой войне Россия потеряла убитыми по разным оценкам от 900 тысяч до 1.3 млн. человек, то в гражданской войне по утверждению Л. Троцкого было убито 2.5 млн. человек, а М. Фрунзе называл цифру в три миллиона. То есть в гражданскую войну Россия потеряла как минимум в два раза больше человек, чем в Первую мировую. По разным оценкам общие потери населения, в том числе и в результате голода и эпидемий, составили от 11 млн. до 25 млн. человек.
Кроме того, из России уехали лучшие ее человеческие ресурсы. Специалисты оценивают число эмигрировавших в полтора-два миллиона человек. Эта вынужденная эмиграция – невосполнимая утрата России. Ведь подавляющим большинством эмигрантов была европеизированная элита России: офицеры, чиновники, купцы, ученные, преподаватели учебных заведений, интеллектуалы, духовенство, представители свободных профессий. К этому нужно добавить, что в период революции и Гражданской войны было разрушено, уничтожено или вывезено из страны огромное количество культурных ценностей. По мнению доктора исторических наук, профессора МГИМО А.Б. Зубова, автора книги «История России. XX век», в XX веке Россия потеряла 95 процентов своих культурных сокровищ.
Очень верно дореволюционное состояние раскола русского общества и движущие силы революции 1917–1922 годов определил С.Л. Франк: «Замечательной, в сущности общеизвестной, но во всем своем значении неоцененной особенностью общественно-государственного строя было то, что в народном сознании и народной вере была непосредственно укреплена только сама верховная власть царя; все же остальное: сословные отношения, местное самоуправление, суд, администрация, крупная промышленность, банки, вся утонченная культура образованных классов,литература и искусство, университеты, консерватории, академии – все это, в том или ином отношении, держалось лишь косвенно, силой царской власти, и не имело непосредственных корней в народном сознании…Произведения этой культуры висели над почвой, непосредственно с ней не соприкасаясь и не имея в ней собственных корней… Неудивительно, что с крушением монархии рухнуло сразу все остальное – вся русская общественность и культура, ибо мужицкой России она была не понятна, чужда и – по его состоянию – не нужна».[41] Надежда Мандельштам очень хорошо передала ощущение обреченности русско-европейской культуры и ее носителей: «Это не литература, а робкая попытка описать сдвиг сознания, испытанный, вероятно, множеством людей, преступивших роковую черту. Этот сдвиг выразился, прежде всего, в полном безразличии ко всему, что оставалось позади, так как появилась абсолютная уверенность, что все мы вступили на колею бесповоротной гибели. Одному, может быть, отпущен еще час, другому – недели или даже год, но конец один. Конец всему – близким, друзьям, Европе, матери… Я говорю именно об Европе, потому что в «новом», куда я попала не существовало всего того европейского комплекса мыслей, чувств и представлений, которыми я до сих пор жила. Другие понятия, другие меры, другие счеты…Сейчас исчезла тревога и пропал страх. Их заменило острейшее сознание обреченности… есть только сроки до осуществления этого бесповоротного, которое подстерегает всех нас с нашей Европой, с нашей горсточкой последних мыслей и чувств». [42]
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу