Денис Дроздов - Переулки Замоскворечья. Прогулки по Кадашевским, по Толмачевским, Лаврушинскому, Черниговскому и Климентовскому

В. А. Серов. Портрет С. М. Третьякова. 1895 г.

Во время очередной поездки в Петербург Павел Михайлович знакомится с коллекцией Ф. И. Прянишникова – полотнами А. Г. Венецианова, О. А. Кипренского, В. А. Тропинина, П. А. Федотова и др. Именно тогда Третьяков решает собирать картины современных русских художников. В Третьяковской галерее годом основания музея считается 1856 год, когда Павел Михайлович приобрел две первые картины «Искушение» Н. Г. Шильдера и «Стычка с финляндскими контрабандистами» В. Г. Худякова. Сегодня они висят рядом в одном зале. Условие, по которому Павел Михайлович отбирал картины для своей галереи, можно найти в его словах, обращенных к художникам: «Мне не нужно ни богатой природы, ни великолепной композиции, ни эффектного освещения, никаких чудес, дайте мне хоть лужу грязную, но чтобы в ней правда была, поэзия, а поэзия во всем может быть, это дело художника» [74].

Но это отнюдь не значит, что Третьяков просто скупал все приглянувшиеся ему картины. Он был смелым критиком, не признающим чужих авторитетов, часто делал замечания художникам, а порой и добивался поправок. Обычно Павел Михайлович покупал полотно до открытия выставок, прямо в мастерской, когда картину еще не видели ни критики, ни зрители, ни журналисты. Третьяков прекрасно разбирался в искусстве, но этого было мало, чтобы выбирать лучшее. Павел Михайлович обладал своеобразным даром провидца. Показателен здесь один случай, о котором рассказано в книге С. Н. Дурылина «Нестеров в жизни и творчестве». «На предварительном, закрытом, вернисаже XVIII Передвижной выставки, куда допускались немногие избранные друзья передвижников, Мясоедов подвел к «Варфоломею» В. В. Стасова, трибуна-апологета передвижничества, Д. В. Григоровича, секретаря Общества поощрения художеств, и А. С. Суворина, редактора газеты «Новое время». Все четверо судили картину страшным судом; они согласно все четверо признали ее вредной… Зло нужно вырвать с корнем. Пошли отыскивать по выставке московского молчальника, нашли где-то в дальнем углу, перед какой-то картиной. Поздоровались честь честью, и самый речистый и смелый, Стасов, заговорил первым: эта картина попала на выставку по недоразумению, ей на выставке Товарищества не место. Задачи Товарищества известны, картина же Нестерова им не отвечает: вредный мистицизм, отсутствие реального, этот нелепый круг вокруг головы старика… Ошибки возможны всегда, но их следует исправлять. И они, его старые друзья, решили его просить отказаться от картины… Много было сказано умного, убедительного. Все нашли слово, чтобы заклеймить бедного «Варфоломея». Павел Михайлович молча слушал, и тогда, когда слова иссякли, скромно спросил их, кончили ли они; когда узнал, что они все доказательства исчерпали, ответил им так: «Благодарю вас за сказанное. Картину Нестерова я купил еще в Москве, и если бы не купил ее там, то купил бы сейчас здесь, выслушав все ваши обвинения» [75].

Сергей Михайлович Третьяков начал собирать свою коллекцию на пятнадцать лет позже брата и сумел приобрести лишь около ста произведений. Однако собрание его было единственным в своем роде, ведь он интересовался современной западной живописью – Ж.-Б.-К. Коро, Ш.-Ф. Добиньи, Ф. Миле и др. Павел Михайлович, в отличие от брата, который собирал картины для себя, целенаправленно стремился создать общедоступный музей национального искусства. Еще в 1860 году (а было ему тогда всего двадцать восемь лет) он составил завещание: «Я хотел сделать распоряжение на случай моей смерти… Капитал сто пятьдесят тысяч р. серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи… Более всех обращаюсь с просьбой к брату Сергею; прошу вникнуть в смысл желания моего, не осмеять его, понять… что для меня, истинно и пламенно любящего живопись, не может быть лучшего желания, как положить начало общественного, всем доступного хранилища изящных искусств, принесущего многим пользу, всем удовольствие… Более я ничего не желаю, прошу всех, перед кем согрешил, кого обидел, простить меня и не осудить моего распоряжения, потому что довольно осуждающих и кроме вас, то хоть вы-то, дорогие мои, останьтесь на моей стороне» [76].

В 1865 году состоялась свадьба Павла Михайловича с Верой Николаевной Мамонтовой – двоюродной сестрой известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова. У Третьяковых было шесть детей – четыре дочери и два сына. В семье все любили друг друга. Павел Михайлович писал жене: «Искренно от всей души благодарю Бога и тебя, что мне довелось сделать тебя счастливой, впрочем, тут большую вину имеют дети: без них не было бы полного счастья!» [77]Сергей Михайлович женился гораздо раньше брата, в 1856 году, но его жена умерла вскоре после рождения сына. Лишь спустя десять лет Сергей Михайлович вступил во второй брак с Еленой Андреевной Матвеевой.