Николай Троицкий - Александр I и Наполеон

Поставив себе в заслугу дарование Царству Польскому октроированной (данной властью монарха) конституции 1815 г., Александр так сказал о ней: «То, что я вам даровал, руководствуясь правилами законносвободных учреждений, бывших непрестанно предметом моих помышлений, и которых спасительное влияние, надеюсь я, при помощи божией распространится и на все страны, провидением попечению моему вверенные». Это заявление царя, т. е. фактически обещание ввести конституцию в самой России, вызвало общероссийскую и мировую сенсацию. Наши историки считают, что конституция Царства Польского (цит. далее С.В. Мироненко) «была для Александра I своеобразным экспериментом. Польша стала как бы полигоном для проверки того, насколько реален задуманный императором симбиоз конституции с самодержавной властью» применительно к России. Это верно. Но был в этом эксперименте и сугубо польский аспект: царь стремился расположить к себе поляков и сплотить их под своей властью. Ради этого он назначил в 1815 г. наместником Польши с титулом высочества генерала Ю. Зайончека, который был соратником Т. Костюшко и Наполеона и участником французского нашествия на Россию, где, кстати, потерял ногу и попал в плен. С той же целью Александр льстил патриотическим чувствам поляков в ряде акций, начиная с перезахоронения в 1814 г. Ю. Понятовского.

Польский князь и маршал Франции Юзеф Понятовский, тоже сражавшийся против России под знаменами Наполеона в 1812 г., погиб в «битве народов» под Лейпцигом и был погребен на лейпцигском кладбище. Осенью 1814 г. с разрешения Александра I поляки торжественно перенесли останки своего героя через Варшаву в Краков, причем царь поручил главнокомандующему русской армией фельдмаршалу М.Б. Барклаю де Толли со всем его штабом участвовать в церемонии. Более того, царь разрешил полякам воздвигнуть памятник Понятовскому, который был изваян знаменитым Б. Торвальдсеном и стоит поныне в Варшаве перед зданием Совета министров Польши. В 1817 г. опять-таки с дозволения Александра поляки перенесли на родину прах умершего в Швейцарии Тадеуша Костюшко.

Вслед за своей варшавской речью Александр поручил старейшему (и умнейшему) из «молодых друзей» по Негласному комитету Н.Н. Новосильцеву составить проект российской конституции. В течение 1818–1820 гг., пока царь знакомился с многочисленными записками по крестьянскому вопросу, Новосильцев при помощи своего секретаря П.И. Пешар-Дешана и поэта, «декабриста без декабря», П.А. Вяземского изготовил так называемую Государственную уставную грамоту Российской империи, которую можно считать проектом первой российской конституции. Грамота сохраняла режим самодержавия, но вводила при нем законосовещательное «народное представительство» в виде двухпалатного парламента (Государственной думы) и провозглашала гражданские свободы, включая неприкосновенность личности. Согласимся с С.В. Мироненко в том, что Грамота представила собой «попытку соединить самодержавие с конституционной системой» и что ее выполнение «превратило бы Россию в конституционную монархию».

Однако как раз в то время, когда, казалось, надежды россиян и на отмену крепостного права, и на конституцию были близки к осуществлению, Александр I под воздействием отчасти дворянской оппозиции, а в особенности революционного прибоя 1820–1821 гг., отвергнул все реформаторские проекты. Отныне и до конца жизни он только и делал, что повсеместно насаждал реакцию: в Европе — собственными руками, а внутри страны — руками Аракчеева. С 1820 по 1825 г. Россия погрузилась буквально в разгул аракчеевщины.

Сам царь так часто и надолго отлучался из России по европейским делам, что каждый его приезд на родину воспринимался как чуть ли не визит вежливости. Пушкин однажды «приветствовал» его стихами:

Но, даже находясь в России; Александр мало занимался внутренними делами, зато очень много путешествовал; будучи в полном здравии, он словно предчувствовал близкую смерть и хотел перед ней вдоволь насмотреться на страну, которой правил. Так, в 1818 г., объездив почти всю Европу от Вены до Парижа, он успел побывать и в 24 городах России, а в 1823–1825 гг. ежегодно посещал до 20 российских городов. Только в имении Аракчеева Грузино после 1815 г. он побывал 11 раз. Подсчитано, что за 10 последних лет жизни Александр проделал больше 200 тыс. верст пути. Кочевой образ жизни не позволял ему вникать в управление империей, передоверенное Аракчееву.