Дмитрий Соловьев - В августе 91. Неочевидные записки очевидца

Утро 19 августа 1991 года я встретил на работе. Вызовов накануне было немного, и мы допоздна смотрели фильм-комедию про сумасшедшего режиссера и сценариста – фашиста. Поэтому нас не обрадовала ранняя побудка устроенная нам диспетчером Тамарой Васильевной.

– Вставайте сони! Горбачева скинули! – громко сказала она, войдя в фельдшерскую.

Четыре сонные и недовольные физиономии приподнялись над подушками, что это розыгрыш?

Мои глаза смотрели на Тамару Васильевну с недоверием: – Вы шутите?

– Какие тут шутки!? – горько рассмеялась она, – Включайте телевизор, там об этом только и говорят.

Сна как не бывало, и мы сгрудились у телевизора, но новости уже закончились, и по ящику транслировалась какая-то ерунда.

Умывшись, я зашел в диспетчерскую, чтобы еще раз с пристрастием допросить Т.В., но этого не понадобилось, по радио передавали последние новости.

Тошнотворно казенным голосом дикторша зачитала сообщение об образовании государственного комитета чрезвычайного положения.

– Чрезвычайное положение объявляется в Москве, Ленинграде и ряде других областей и городов. В связи с болезнью Михаила Сергеевича Горбачева его обязанности будет выполнять вице-премьер Янаев. Для поддержания порядка в город Москва введены войска и бронетехника. Просим граждан соблюдать спокойствие и не поддаваться на провокации.

Далее шли горы «заманчивых» обещаний типа – каждой семье по земельному участку, полные прилавки продовольствия и восстановление коллективного хозяйства путем мобилизации на поля горожан.

– Все экстремистские газеты закрыты, разрешен выпуск только газеты «Известия», «Правда» и «Труд» – продолжала дикторша бесстрастным голосом, а мне хотелось заплакать от бессильной злости и обиды.

– У них ничего не получится! – стал я убеждать других, сам не слишком уверенный в своих прогнозах.

– Есть съезд народных депутатов, выбранный народом на всеобщем голосовании, есть президенты Казахстана, Украины и других республик, которые не станут их слушать!

– Есть, в конце концов, Америка, которая перекроет все кредиты и Россия восстанет от голода лишенная гуманитарной помощи!

Надо мной тихо посмеивались: – Наивный человек! Никто из людей не выйдет на улицы, все будет как с Хрущевым! Народ умоется этим дерьмом и промолчит! Да и Ельцин, скорее всего, арестован.

***

Дежурство наше закончилось и мы с Сашей Тереховым ждали, пока Рома Большаков заведет свой старенький «москвич» Над Москвой занимался жаркий летний день. Синее-синее небо в небольших белых барашках-облачках. Проехав по мосту через Москва реку, машина помчалась по Кутузовскому проспекту мимо триумфальной арки и недостроенного объекта на поклонной горе в сторону Крылатского. У магазина Минск навстречу нам проехала колонна военных грузовиков набитых солдатами. Мы угрюмо проводили их взглядами.

– Войска стягивают к центру, – предположил Роман.

– А ты не забыл, что мне надо в отделение милиции заехать? – спохватился Шурик.

– Конечно забыл! – тряхнул головой Роман и мы круто свернули на другую улицу.

– Зачем тебе туда идти? – спросил я товарища.

– Да вот ружье никак не зарегистрирую, а с этим переворотом вообще кислород перекроют. Нужно поторопиться.

– Не ходи, – посоветовал я, – по радио если я не ошибаюсь, объявили, все имеющееся оружие сдать, а ты сам туда прешься!

– Так сдавать надо незарегистрированное, а у меня все документы в порядке, – убежденно сказал Шурик.

Когда он вылез из машины, весело помахав вслед нам рукой, я повернулся к Роману: – Ну и что ты об этом всем думаешь?

Он пожал плечами: – Сложно сказать! Посмотрим.

– Может мы, чем можем помочь?

– Не лезь! Что ты можешь? И без нас там разберутся, от нас ничего не зависит!

Я промолчал, психология друга мне была известна – моя хата с краю, ничего не знаю. Для меня она неприемлема, но в данной ситуации я был склонен с ним согласиться. Что я один могу сделать!? Выйти на красную площадь и заорать что все это неправильно!?

В раздумьях я не заметил, как мы подъехали к моему дому.

– Ты когда теперь работаешь? – спросил меня Ромка.

– 21 августа, – ответил я, пожимая ему руку.

– Я тоже,– улыбнулся он.