Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

В определенном смысле данная аргументация может быть расширена: оценки и сравнения с Западом становились важнейшими не только для тех, кто формулировал принципы национальной идентичности, но и для всех течений, порожденных интеллигенцией, — включая и такие, которые, подобно социал-демократии, определяли себя как интернационалистские и рассматривали мир с классовых, а не с национальных позиций {31} 31 Подробнее см.: Гройс Б. Россия как подсознание Запада // Утопия и обмен. М.: Знак, 1993. С. 245–259. . Более того, вознесение в СССР культуры и «культурности» практически до статуса секулярной религии (и материал этой книги показывает, что иностранные гости, обычно описывавшиеся как рабы буржуазной роскоши, ранжировались по своему не только политическому, но и культурному уровню) было неким секулярным аналогом русской души. Иными словами, православная или русская духовность заменялась сочетанием социалистических идейных и культурных ценностей. Задачи, стоявшие перед новым советским человеком, были куда внушительнее, чем, по словам Максима Горького, произнесенным в преддверии сталинской «революции», «внешний блеск» Запада, видимость процветания и технологического прогресса {32} 32 Горький М. К иностранным рабочим // Горький М. Публицистические статьи. М: Госиздат, 1931. С. 290–293. .

Достигалась ли посредством такого увековечения или реконфигурации идей историческая непрерывность между дореволюционной и послереволюционной эпохами? Империя, православие и самодержавие могли оставлять и едва заметные, и вполне очевидные «родимые пятна» на облике русской интеллигенции, включая и ярых противников этих институтов. Аналогичный тезис о сходстве между преследователями и преследуемыми, родившийся в процессе борьбы между царской полицией и большевистской партией, давно вошел в историографию российской социал-демократии {33} 33 См., например: Ulam A.B. The Bolsheviks: The Intellectual and Political History of the Triumph of Communism in Russia. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1998. P. 29 [Улам А.Б. Большевики: Причины и последствия переворота 1917 года. М.: Центрполиграф, 2004]. . Недавно уже новое поколение историков исследовало не только идеи, но и государственные практики и социальные институты по обе стороны от границ 1905,1914 и 1917 годов, выявив вместо простой непрерывности новые, постреволюционные воплощения ранее утвердившихся техник и моделей {34} 34 Среди прочего см.: Walker B. Maximilian Voloshin and the Russian Literary Circle: Culture and Survival in Revolutionary Times. Bloomington: Indiana University Press, 2005; Hamper J. The Stalin Cult: A Study in the Alchemy of Power. New Haven: Yale University Press, 2012 [Плампер Я. Алхимия власти: Культ Сталина в изобразительном искусстве. М: Новое литературное обозрение, 2010]; Holquist P. Violent Russia, Deadly Marxism? Russia in the Epoch of Violence, 1905–1921 // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History. 2003. Vol. 4. № 3. P. 627–652; Idem. Making War, Forging Revolution: Russia's Continuum of Crisis, 1914–1921. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2002. .

Однако имелись между царской и советской Россией и громадные различия. Несмотря на многовековую традицию «импорта» квалифицированных иностранцев, путешествия по стране иностранных визитеров в императорский период были гораздо менее централизованными, чем начиная уже вскоре после 1917 года. Европейские национальные диаспоры неплохо чувствовали себя в империи, у каждой из них был свой «договор» с государством, так что даже «едва ли можно говорить об “иностранце” в Российской империи как о единой классификационной категории» {35} 35 Lohr E. Russian Citizenship. Ch. 1. P. 40. Об иностранных колонистах, постоянных жителях и специалистах в Российской империи см.: Bartktt R.P. Human Capital: The Settlements of Foreigners in Russia 1762–1804. Cambridge: Cambridge University Press, 1979; Алексеева Е.В. Диффузия европейских инноваций в России (XVII — начало XX в.). М.: РОССПЭН, 2007. С. 42–62. . Первые путеводители, нацеленные отчасти и на иностранных туристов, появились еще в конце XVIII века, но в царской России почти не было государственных учреждений, имевших дело с визитерами из-за рубежа. Первые шаги к развитию иностранного туризма сделал уже новый режим в середине и конце 1920-х годов {36} 36 Долженко Г.П. История туризма в дореволюционной России и СССР. Ростов: Изд-во Ростовского ун-та, 1988. С. 13. . В конце XIX века, когда заметно выросла роль массовой прессы, министр финансов империи С.Ю. Витте (бывший во многом пионером российской ускоренной модернизации) нашел новые способы манипулирования ведущими российскими газетами в политических целях. Он старался повлиять не только на аудиторию внутри страны, но и на иностранное общественное мнение. Публикации на зарубежных языках и даже специальные министерские отчисления для подкупа французских редакторов должны были создать образ России как привлекательной среды для иностранных капиталовложений {37} 37 Fedyashin A. Sergei Witte and the Press: A Study in Careerism and Statecraft // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian Studies. 2013. Vol. 14. № 3. P. 507–534. . Но и учитывая это, нельзя не признать, что с точки зрения роли и возможностей государства отличия советского режима от царского перевешивают преемственность между ними.