Майкл Дэвид-Фокс - Витрины великого эксперимента. Культурная дипломатия Советского Союза и его западные гости, 1921-1941 годы

Естественно, понятие «Запад» было многозначно. Каждая крупная страна, крупная культура имела давние традиции собственных взаимодействий и общения с Россией — так формировалось полученное Советским Союзом наследие. С самого начала Нового времени российская дорога в Европу нередко пролегала через Германию, при этом важность Центральной Европы для России приобретала особый смысл в свете тех крупных различий, которые отделяли части Запада друг от друга. Это и различие между континентальной Европой, Британией и США с точки зрения роли государства в стране; и различие между, с одной стороны, либеральными демократиями, возникшими после 1789 года, ас другой — монархиями и империями Центральной Европы; и различие между странами, представлявшими собой наиболее влиятельные научные и культурные модели, — Германией и Францией. В межвоенный период такие ключевые различия непосредственно влияли на политические и культурные отношения между западными странами. Например, Британская империя по-прежнему зачастую рассматривалась советской стороной как главный геополитический противник, специфическая же притягательность США заключалась в представлениях об эффективном «американизме» и современном индустриальном развитии. Однако советское восприятие Соединенных Штатов как страны юной, «неотесанной», менее культурной, чем Европа, выделяло Америку в некую своеобразную категорию среди стран Запада. Советские взаимоотношения с гостями из Западной и Центральной Европы вели напрямую к подъему советской культурной дипломатии и попыткам коммунистов в межвоенное время инвертировать старый дискурс российской отсталости — отсюда особое внимание к этим визитерам и в настоящей книге. В то же время прием большого числа гостей из США и репутация Америки как альтернативы Европе также составляют в монографии важные темы. Иными словами, это повествование об отношениях между более чем двумя сторонами.

Российская империя имела собственную давнюю историю восприятия любой из стран Европы и взаимодействия с каждой из них. Более того, вследствие вестернизации Петра Великого Россия во многих отношениях стала европейской, так же как в советский период — во многом модерной страной, но до какой степени, на сколь долгое время, с какими ограничениями — все это составляет загадку сфинкса российской и советской истории. Само понятие «Запад» основывается на изрядных дозах мифологизации, упрощенчества и резкого отчуждения. Однако оно остается одной из наиболее фундаментальных концепций в истории не только советской, но и императорской России.

Известно, что в физике акт наблюдения оказывает влияние на наблюдаемое явление. Гораздо сильнее, чем любой эффект наблюдения, была идея о различии российского и советского, которая в немалой степени формировала историческую реальность. Идея о Западе как о чем-то едином, имевшая чрезвычайно большое влияние в России в XVIII и XIX столетиях, была только усилена советским определением Запада как совокупности «буржуазных» капиталистических стран {21} 21 В качестве примера см.: Луначарский А.В. Культура на Западе и у нас. М.; Л.: Госиздат, 1928. . Подобно самодержавию, в течение более чем двухсот предыдущих лет использовавшему аналогичные практики, ранний Советский Союз консультировался с иностранными экспертами, нанимая их на службу, придавал исключительную важность западным оценкам даже тогда, когда отвергал их, и тем самым постоянно упрочивал представление о Западе как о едином целом. В этом смысле, однако, система приема иностранных гостей, которую революционный режим быстро выстроил после 1917 года, не переняла специфических практик, целей или этоса от некой непрерывной традиции, а скорее оказалась обусловлена послереволюционным продолжением роковой диады «Россия и Запад».

В то же время новый режим, причем с большей решимостью, чем самые реакционные цари былых времен, применял в качестве противовеса другой императив — защиты себя от пагубных зарубежных влияний. Здесь коренится другая стойкая дилемма, унаследованная Советским Союзом: как защитить себя от предполагаемых угроз в ходе взаимодействия, заимствования и модернизации? В допетровской и императорской России подозрительность властей очень часто приводила к ограничениям на заграничные путешествия даже элиты. Подрывные идеи и «нравственный климат», о которых сообщали Министерство иностранных дел и Третье отделение личной императорской канцелярии в их отчетах по европейским странам, а также ближние и дальние революционные движения подталкивали имперских правителей к изоляционистским шагам {22} 22 Lohr E. Russian Citizenship. Ch. 1. . Для советской же системы угроза из-за рубежа определялась, конечно, как контрреволюционная. Большевики в своем вселенском революционном мессианстве разожгли в себе такие международные амбиции, каких не было у самых прозападных императоров, но при этом они беспрецедентно усилили меры безопасности, изоляционизм и, в конечном счете, автаркию.