Игорь Христофоров - Император Всероссийский Александр II Николаевич

Неудовлетворенность русского общества результатами войны имела, как писал В. П. Мещерский, «роковое значение в истории русской внутренней государственной жизни». В стране воцарилось «состояние какого-то всеобщего глухого недовольства и недомогания». Не менее тяжкими были последствия войны и лично для Александра II, от воли которого очень сильно зависела ситуация в стране. «Мы были поражены его изменившимся внешним обликом, когда он вернулся в Россию, – вспоминала фрейлина императрицы графиня Александра Толстая. – Поразительная худоба свидетельствовала о перенесенных испытаниях. У него так исхудали руки, что кольца сваливались с пальцев…» Однако дело было не только в физическом, но и в психологическом истощении. Император все больше тяготился грузом ответственности, лежавшим на его плечах, все менее твердыми и осмысленными были его государственные решения. Война надломила его.

И это при том, что к началу 1870-х годов преобразовательный порыв, двигавший Александром II в 1850 – 1860-х годах, и без того почти угас. Утратив представление о целях и направлении развития, власть действовала по инерции, а то и вовсе бездействовала. Но ведь жизнь в стране еще была бесконечно далека от того, чтобы спокойно идти своим чередом. К тому же в конце 1870-х годов российское общество столкнулось с новым вызовом: революционным террором, направленным против представителей власти. Это были уже не отдельные акты, подобные покушению Каракозова, а систематическая кампания.

Начало волне террора было положено в январе 1878 года, когда 29-летняя революционерка (нигилистка, как часто называли их в обществе) Вера Засулич по своей собственной инициативе выстрелила в петербургского градоначальника Ф. Ф. Трепова, была схвачена, предстала перед судом присяжных и… оказалась им оправдана! В августе не менее известный впоследствии революционер, 27-летний Сергей Кравчинский прямо в центре Петербурга зарезал кинжалом шефа жандармов Н. В. Мезенцова, после чего сел в пролетку и благополучно скрылся. Теракты совершались под флагом мести за репрессии и встречались некоторой частью общества если не сочувственно, то «с пониманием»: правительство-де само виновато, ведь именно оно необоснованным угнетением заставляет молодых идеалистов идти на крайности. От рук террористов погибло еще несколько человек, а в марте следующего года Петербург узнал о покушении на главу государства. Некий бывший студент Александр Соловьев спокойно приблизился на улице к Александру II, отдал ему честь, а затем достал револьвер и открыл стрельбу. Стрелять он, правда, не умел, и побежавший зигзагами император даже не был ранен.

Михаил Тариэлович Лорис-Меликов. 1878–1879 гг.

Но настоящая охота на государя развернулась, после того как летом 1879 года наиболее радикально настроенные революционеры решили всеми силами добиваться его смерти (они патетично именовали это решение «вынесением смертного приговора»). В ноябре был взорван поезд, в котором, как считали убийцы, ехал Александр II, а 5 февраля 1880 года чудовищный взрыв потряс уже Зимний дворец. Оказалось, что один из террористов, Степан Халтурин, устроился во дворец плотником и сумел пронести в него около трех пудов (50 килограммов) нового взрывчатого средства – динамита, которые и взорвал под обеденной залой в момент, когда там должен был находиться император (тот всего на полчаса задержался).

Не так уж сложно представить себе то крайне тягостное чувство, которое доминировало в ту пору в настроениях и правительства, и общества, закономерно преувеличивавших организованность террористов и масштабы их деятельности. «Было бы слишком слабым сравнением, если бы я сказал, что мы все жили в осажденной крепости, – писал спустя много лет в воспоминаниях племянник императора, великий князь Александр Михайлович. – На войне и друзья, и враги известны. Здесь мы их не знали. Камер-лакей, подававший утренний кофе, мог быть на службе у нигилистов… Каждый истопник, входящий к нам, казался нам носителем адской машины». Труднее понять, каково было человеку, ставшему главным объектом этой охоты. Александр II, как показывает его поведение в роковой день 1 марта, вряд ли испытывал перед убийцами страх; конечно, не думал он и о том, чтобы утихомирить их какими-то уступками. Но какую, должно быть, тоску вызывало у него, и без того смертельно уставшего, ощущение, что жизнь его зависит от какой-то анонимной, бессмысленной и злобной силы!