Марк Вишняк - Годы эмиграции

Жизнь громадного большинства русских эмигрантов была трудовой, физически напряженной, у меньшинства - напряженной умственно, духовно. Ближайшее мое окружение и я могли считать {102} себя счастливыми, принадлежа к меньшинству. За время эмиграции мне не один раз приходилось менять службу и даже занятие, но никогда не приходилось стоять за станком или прилавком. Я постоянно имел дело с книгой и рукописью, пером и бумагой, сидя за письменным столом дома, в библиотеке или редакции. Стоять же приходилось только на кафедре, академической или публичной, политической.

Трудовая жизнь перемежалась общением с друзьями, родными, знакомыми, единомышленниками. В "салоне" у старых друзей Цетлиных, Марьи Самойловны и Михаила Осиповича, и "на чаях" у Фондаминского и его жены, Амалии Осиповны, перебывал едва ли не весь русский литературно-музыкальный и политический Париж, особенно писатели, поэты и художники, с которыми дружили хозяева: Бунины, Мережковские, Зайцевы, Шмелев, Тэффи, Алексей Толстой, Крандиевская, Аминадо, Ходасевич, вся литературная молодежь, пианист Артур Рубинштейн, московская балерина Федорова 2-я, художники Александр Яковлев, Гончарова, Ларионов, Борис Григорьев, мексиканец Диего Ривера. Все художники рисовали Марью Самойловну Цетлин. Бывали и политические деятели и публицисты разных направлений: близкие по былой партийной принадлежности хозяев, как Брешковская, Фигнер, Керенский, не говоря о редакторах "Современных Записок", к которым Цетлин был близок, как сотрудник и как заведующий отделом стихов (Утверждение Эренбурга, будто Цетлины матерально поддерживали журнал, так же не соответствует действительности, как и многие другие утверждения впечатлительного и красочного мемуариста.

Одинаково лишено оснований утверждение перекинувшегося к коммунистам эсера В. В. Сухомлина, будто бы Цетлин (поэт Амари) и Алданов участвовали в редактировании "Современных Записок". ("Новый Мир", No 11, 1965 г.). М. А. Алданов был в дружеских отношениях с редакторами журнала, постоянным и ценным сотрудником, но к ведению журнала никакого отношения не имел.). Бывали и Милюков, Струве и более их умеренные и даже правые.

Изредка ходили мы в оперу или в театр. Старались не пропускать советские постановки и советских артистов и режиссеров. Слушали Шаляпина, - которого знали с московских времен, еще по выступлениям в театре Солодовникова, - в "Русалке", в "Дон-Кихоте" и в последний раз на концерте. Несмотря на возраст, артист играл как в прошлом, что доставляло радость, хотя голос был уже не тот. Смотрели советскую пьесу "Дни Турбиных" Булгакова, поставленную в Москве Художественным театром, а за рубежом - актерами-эмигрантами. Как и в Советской России, пьеса и в Париже вызвала двоякое к себе отношение. По ходу действия требовалось исполнение царского гимна, что вызвало сочувственную демонстрацию части зрителей, поднявшихся со своих мест, тогда как громадное большинство осталось сидеть, - некоторые столь же демонстративно, как и те, кто встали.

Впечатление произвела и встреча с другими старыми знакомыми по Москве артистами Художественного театра, привезшими в Париж, в частности, новую свою постановку - "Анну Каренину". Анну играла новая первая звезда - Тарасова, показавшая себя {103} достойной своих предшественниц. Сенсацию производила техника постановки на сцене скачек. Другой сенсацией было появление в фойе Немировича-Данченко, Москвина, Качалова, Книппер с орденами Ленина на лацкане фрака или на груди . .. Нельзя сказать, что это было только неожиданно, - это было и не безразлично. Общаться с артистами не дозволялось - не нам, конечно, а им. Общались тайком.

Крупными событиями в нашей жизни были ежегодные поездки на летний отдых недели на три, а то и больше. Мы с женой обыкновенно ездили к океану или к морю - в Бретань, Нормандию, на Ривьеру или на испанскую границу, западную и восточную, на остров Майорку; раз побывали в Швейцарии и в северной Испании. Летний отдых был для меня скорее переменой обстановки. По прибытии на место назначения я "гулял" или старался ничего не делать дня три, потом вновь принимался за привычное и неотложное - читал и писал, перемежая занятия прогулкой и купанием.

Иногда мы ездили на лето к морю с четой Рудневых, а то и с одним Рудневым. Как-то мы попали вместе в Баньульс, на самую границу Испании. Решили съимпровизировать прогулку. Захватили "запасы" - хлеб, плитку шоколада и коробку сардинок на троих. Проводником, как всегда, взялся быть Руднев. День был превосходный. Увлеклись и поднялись сравнительно высоко. Дошли до озерца, прозрачного и живописного, отмеченного в путеводителе тем, что в нем не то утонула, не то иначе покончила с собой влюбленная парочка. Зрелище становилось все импозантнее. Почти незаметно достигли снежного покрова и, в каком-то спортивном порыве, не отдавая себе отчета, как долго придется еще подниматься, чтобы открылся вид на прославленную примечательность Пиринеев - Цирк де Гаварни и испанскую сторону, - двинулись дальше, выше и выше.